очень нудно 
70 
— Я уверен, Иоанн Васильевич!
— Да кабы даже и поверил я тебе, княже, все едино отдать приказа подобного не могу. Угонять смердов с земель бояр честных, что верой и правдой, живота не жалеючи, мне служат? Чем я тогда для них лучше того же османского пса окажусь? Он разорять и грабить Русь святую идет — и я тем же самым за спинами слуг своих заниматься стану? Я потеряю всех своих слуг, воинов и дьяков в тот же час!
— Прольются реки крови, государь! Коли не позволишь увести смердов с земель, что разоряться будут, они сгинут, умрут понапрасну. Что за радость тебе от преданности, такой ценой полученной? Души православные спасти воможно, но ты запрещаешь?!
Иоанн опять задумался, шевеля губами, снова покачал головой:
— До беды, коли вдруг случится, ни единого смерда трогать не смей! Начнешь гнать крестьян из поместий — в армии бунт немедля начнется, тут сомнений никаких. Однако все необходимое для ухода их в безопасные волости приготовь. И коли вдруг подозрение твое исполнится… Поперва черных крестьян гони, я возражать не стану. На них глядючи, мыслю, и прочие смерды побегут. Токмо помогать успевай. Ну а уж когда сомнений ни у единого боярского сына в правоте твоей не возникнет, тогда уж всех уводи, до кого дотянешься.
— Слушаю, государь, — склонился князь Сакульский. — До первых выстрелов я буду безмолвствовать.
Но слова своего Зверев не сдержал. Едва приехав по весне в Полоцк, он стал настойчиво советовать всем купцам, ремесленникам, служивому люду и просто обывателям увозить свои вещи, отправлять жен, стариков и детей на восток — в Кунью, Торопец, Порхов, Смоленск, Боголюбово, Духовщину. Первым его послушался князь Волынский, принявшийся собирать и отправлять что ни день целые обозы со своими любимыми коврами, шубами, посудой, мебелью, девками, дворней и холопами. Пример воеводы оказался заразителен: прочие горожане тут же стали увязывать самое ценное, что имелось в доме, и грузить на телеги, каждый день длинными караванами уползающие на восток. К июлю во всем городе и простой ярыга, и знатный боярин ели только из деревянной посуды, спали на травяных тюфяках, носили только стеганые или войлочные одежды, на которые оставалось только накинуть броню.
К чести горожан, бежали далеко не все. Многие крепкие мужи и молодые ребята остались в родных домах, ожидая предсказанного думским дьяком набега, готовые сражаться до конца ради своей свободы. Память о польском владычестве еще не выветрилась из памяти половчан, и возвращения этого кошмара никто не хотел. Примерно при восьми сотнях царского гарнизона таких добровольцев оказалось больше трех тысяч.
Впрочем, Иоанн тоже оказался честен не до конца. Вместо пятнадцати тысяч поволжских татар он прислал таковых всего двадцать сотен под рукой веснушчатого и круглолицего Урук-бека, лицом — ну натурального рязанского паренька. Вместо остальных с опозданием подтянулись донские казаки, числом в сорок сотен, под командой атамана Антона Хохлача и шестьдесят сотен Ченги-хана от Казани. Казакам и казанским татарам Андрей приказал отойти к крепости Сокол, встать там лагерем, окрестных смердов не обижать, а предупреждать их, что пришли защищать местных жителей от польского разбоя.
Буйный норов и казаков, и татар известен всем, и Андрей очень надеялся, что после подобных предупреждений и появления этаких соседей крестьяне сами потянутся на восток.
Ченги-хану и Хохлачу думный дьяк князь Сакульский приказал при нападении польской армии на Полоцк тут же уходить в набег на сопредельные земли, разоряя все, что только можно, и угоняя польских смердов на Русь, суля за них выкуп от русского царя. Урук-бек со своими сотнями расположился от города на удалении в пять верст. Он с началом войны обязан был вырезать отряды польских фуражиров и просто мародеров, что неизбежно потянутся в окрестные селения за добычей.
Теперь оставалось только ждать — бродя по тихим улицам, на которых не встречалось ни малого ребенка, ни честной женщины, пить кислое дешевое вино — ибо дорогое увезли беглецы вместе с прочим скарбом — и отъедая брюхо в воеводских палатах, похожих из-за голых полов, бревенчатых стен и затянутых пузырями окон на дешевый кабак.
— Ну, и где твои ляхи, Андрей Васильевич? — весело интересовался воевода, когда очередной опустевший бочонок из-под вина или хмельного меда улетал в открытую дверь. — Этак сопьешься с тобою раньше, нежели дела ратного увидишь!
70 
