очень нудно 
147 
Герцог внимательно прочел полученный ответ, после чего передал его в руки Ланфранка. Письмо предназначалось Риму, исключительно для этой цели его и выманили у Гарольда.
Ланфранк читал послание в полном молчании. Наконец он сказал:
– Лучше и быть не может. Гарольд признает, что давал клятву.
Убрав письмо в ларец, Ланфранк запер его золотым ключиком, который всегда носил на цепочке на шее. Задумчиво поглаживая сутану исхудавшей рукой, он погрузился в размышления. Спустя некоторое время поднял глаза на герцога и медленно проговорил:
– Думаю, сын мой, вы поступите мудро, если назначите Жильбера, архиепископа Лизье, своим посланником в Риме.
– А я намеревался отправить туда вас, святой отец, как уже бывало раньше.
– Нет-нет. – Ланфранк сложил ладони домиком. – Я обрел слишком большую известность, сын мой. Пусть едет Жильбер, а я буду наставлять его. И тогда кардиналы не станут кричать: «Бойтесь Жильбера! Он слишком хитроумен для нас».
Герцог рассмеялся.
– В таком случае дайте ему указания, которые сочтете необходимыми. В данном вопросе я полагаюсь на вас.
После этого настоятель испросил позволения удалиться и, поднявшись на ноги, величественной походкой вышел из комнаты, унося под мышкой и ларец.
Вильгельм же созвал на совет своих ближайших сподвижников, но о чем шла речь, никто так и не узнал. На нем присутствовали его сводные братья, Роберт и Одо; супруг сестры, виконт д’Авранш, и его кузены – д’Э и Эвре. Помимо родственников, приглашения получили сенешаль герцога, знаменосец, а также лорды Бомон, Лонгевилль, Монфор, Варенн, Монтгомери и Грантмеснил. Поскольку эти джентльмены оказались единодушны в своем мнении с герцогом, следующий совет, уже в расширенном составе, было решено созвать в Лилльбонне, огромном новом дворце в нескольких милях от Руана, сооруженном специально для подобных мероприятий.
Каменщики совсем недавно закончили работу во дворце, так что его белая громада резко и внушительно выделялась на фоне голубого неба. В центре располагалась огромная зала под сводчатым куполом, из которой несколько дверей вели в различные покои. Свет в нее проникал через сдвоенные окна наверху, разделенные пилястрами и арками. Стены были задрапированы новыми гобеленами, вышитыми яркими нитками темно-красного, зеленого и лазурного цветов; каменный пол устилал тростник, к которому для придания приятного аромата добавили розмарин и болотный мирт. Но повсюду еще ощущался стойкий запах известкового раствора, и, несмотря на жаркое пламя, ревевшее в вентиляционных трубах, во дворце по-прежнему было сыро и холодно. «А со временем он еще и обветшает, – думал Рауль, глядя на величественное сооружение, белизна которого резала глаз. – Зато лепнина выглядит потрясающе».
На возвышении в одном конце залы был сооружен трон под балдахином из золотой парчи, расшитой в стиле четырехлистника. Перед ним стояла скамеечка для ног. На ее обивке герцогиня собственноручно вышила золотых львов, дабы ноги герцога, когда он вздумает дать им отдохнуть, опирались бы на герб Нормандии.
На помосте также располагались и кресла для главных советников герцога, а для менее важных персон в самой зале были расставлены скамьи.
Лилльбонн кишел вассалами, стекавшимися к назначенному месту сбора в ответ на призыв герцога. Жильбер Дюфаи, вместе с Раулем не отходивший от герцога ни на шаг, раздраженно заявил – ни минуты не может побыть в уединении. Жильбер оставил дома жену, пребывавшую на последнем месяце беременности, и сейчас вынашивал надежду, что после шестерых дочерей она наконец сподобится подарить ему сына. Каждый день он отправлял к супруге гонцов, дабы справиться о ее самочувствии, потому что перед самым его отъездом она увидела в саду ежика, а всем известно – более дурного знака, предвещающего выкидыш, попросту не существует. Раздражение Жильбера возрастало еще и оттого, что ночевать он был вынужден в зале на полу вместе с сотней других рыцарей.
Рауль, с одного взгляда оценивший положение вещей, решительно, хотя в глазах его и поблескивали лукавые искорки, заявил: поскольку герцогиня осталась в Руане, он намерен ночевать на соломенном тюфяке в ногах кровати герцога.
– Святые угодники, ты что, до сих пор опасаешься покушения на меня? – изумился Вильгельм.
– Нет, – откровенно ответил Рауль, – но боюсь, что другого места для ночлега мне попросту не найти, монсеньор.
В назначенный для совета день бароны и вальвассоры с раннего утра собрались в зале, переругиваясь, стремясь занять места получше, а также громогласно обмениваясь мнениями насчет того, что понадобилось от них герцогу. Те, кто уже знал об этом, просвещали несведущих, поэтому ко времени, как герцог вошел в залу через дверь позади трона, в помещении стоял такой невообразимый гам, что человеку из-за всеобщего шума было трудно расслышать собственный голос.
147 
