очень нудно 
68 
Я резко повернулась к нему, и он отступил на шаг назад. «Зачем он так близко подошел ко мне?» — подумала я.
— Не забудьте, — сказал он, — вода должна высохнуть сама — не вытирайте ее. Кстати, я знаю, что вы задумали.
— И что же?
— Нетрудно догадаться. Вы загадали, чтобы у вас родился мальчик.
— Мне холодно, — сказала я.
— Это из-за воды. Она невероятно холодная, возможно, из-за извести.
Он собрал мои пакеты, и мы пошли назад в город. Люк и Дамарис уже ждали нас в гостинице, и мы все вместе выпили чаю, после чего отправились домой.
Когда мы подъехали к Киркландскому Веселью, уже наступили сумерки. Мое настроение по возвращении тоже было сумеречным. Я пошла к себе в комнату, стараясь побороть свои новые страхи и опасения, но они не отступали. Чего я вдруг так испугалась около колодца? О чем думал Саймон, стоя рядом со мной? Может, он что-то замышлял, и если бы я не обернулась…
Что же со мной происходит? Я сама себе удивлялась. Вместо того, чтобы посмеяться над суеверными сказками о волшебном колодце, я загадала желание и, более того, страстно желала, чтобы оно исполнилось. Только бы это не был Саймон…
А какая, собственно, мне разница, Люк это или Саймон? Но разница была, я знала это, и поэтому впервые задумалась всерьез о своих чувствах к этому человеку. Нет, нежности к нему я не испытывала, но в его обществе я чувствовала себя так, как ни в чьем другом. Я часто злилась на него, но даже злиться на него было Приятнее, чем вести чинный любезный разговор с кем-то еще. Я дорожила его мнением о себе, и мне даже нравилось, что он ценит мой здравый смысл выше других моих качеств.
Каждый раз, когда я с ним встречалась, мое отношение к нему менялось в лучшую сторону, и теперь я понимала, что уже успела попасть под обаяние его личности.
Вместе с этим пониманием пришло и понимание того, что я в свое время чувствовала по отношению к Габриэлю. Я поняла, что я как бы любила его, не будучи в него влюбленной. Я вышла за него замуж, потому что ощутила в нем потребность в защите и хотела ему ее дать. Для меня было совершенно естественно стать его женой, так как я знала, что могу принести ему покой и радость, а он, в свою очередь, даст мне возможность вырваться из родительского дома, который все больше и больше угнетал меня своим беспросветным унынием. Вот почему я с трудом могла вспомнить, как выглядел Габриэль, вот почему даже после его смерти я могла смотреть в будущее с надеждой. Мне в этом помогали Саймон и ребенок, которого я ждала.
Поэтому желание, загаданное мною у колодца, было как вопль души: кто угодно, только не Саймон.
* * *
Я начала остро ощущать, как изменилось поведение всех в доме по отношению ко мне. Я замечала многозначительные взгляды, которыми они обменивались, и даже сэр Мэттью, казалось, наблюдал за мною с каким-то напряженным вниманием.
Так случилось, что смысл всего этого мне невольно раскрыла Сара, и это открытие оказалось для меня более тревожным, чем все, что беспокоило меня до тех пор.
Как-то раз я пришла навестить ее в ее комнате и застала ее за вышиванием крестильного наряда для младенца.
— Я рада, что ты пришла, — приветствовала она меня. — Тебя ведь раньше интересовали мои гобелены.
— Они и сейчас меня интересуют, — заверила я ее. — Они изумительны. Покажите мне, пожалуйста, тот, который вы сейчас вышиваете.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
— Ты и вправду хочешь его увидеть?
— Ну конечно.
Она довольно засмеялась, отложила в сторону крестильную рубашечку и встала со стула, взяв меня за руку. Вдруг ее лицо приняло расстроенное выражение.
— Я ведь держу его в секрете, — прошептала она. — Пока не закончу.
— Ну, тогда я не должна настаивать. А когда он будет готов?
Я думала, что она вот-вот расплачется, такой у нее был обиженный вид, когда она сказала:
— Как же я могу его закончить, если я не знаю! Я думала, ты мне поможешь. Ты же сказала, что он не убивал себя. Ты сказала, что…
Затаив дыхание, я ждала, что она скажет, но она уже потеряла мысль и, после паузы, совершенно другим тоном произнесла:
— В крестильной рубашечке была прореха.
— Правда? Но расскажите же мне о гобелене.
— Все дело в тебе, — вдруг пробормотала она. — Я не знаю, куда тебя поместить на моей картине, вот почему…
— Вы не знаете, куда меня поместить? — озадаченно повторила я.
— У меня уже есть Габриэль и собака. Это была очень славная собачка. Пятница! Такое странное имя.
68 
