19 
Не зря говорят, что человек ко всему привыкает. Даже к каждодневному соблазнению обольстительным искусом. Но лучше бы Кейтлин вживую мне в это время не попадаться… Или я за себя не отвечаю.
Спустя семь дней я немного воспрянул духом и больше не пытался надавить на беса с просьбой уничтожить образ Кейтлин. Тем более что этот паршивец ни в какую не поддавался на уговоры и увещевания. Тяжко, конечно, когда суккуба рядом, но с этим придется смириться. И просто радоваться ее присутствию… А еще больше – тому, что в моей памяти сохранился именно этот, самый первый образ Черной Розы Империи. Все-таки в тот миг она была хотя бы одета… пусть и слишком вызывающе для леди. Но уж лучше так, чем иначе. Я ведь мог запомнить ее и в другой миг… например, когда она была практически полностью обнажена… Вот тогда бы я точно рехнулся!
* * *
На следующее утро настроение мне изрядно подпортила объявившаяся на противоположном берегу овечья отара. Огромная. Кто-то пригнал просто неимоверное количество этих мерзких тварей. Никогда еще такого не было! Хотя, судя по рассказам старожилов, будет еще и не то.
Глядя на серую волну, захлестнувшую берег Леайи, я вздохнул. Придется до ночи торчать на причале. Паром-то медленно ходит, а овец чуть ли не полсотни тысяч. Ну может, чуть поменьше. И как их ни трамбуй на палубе, все равно за пару ходок не перевезти. Одним только паромщикам радость – сегодня они заработают намного больше, чем обычно.
К моему удивлению, паром отчалил от другого берега без единой овцы. На палубе находились лишь десятка полтора степняков с лошадьми. Причем некоторые даже спешиться не пожелали, хотя делать это положено по правилам.
– Что это они, отару свою переправлять не собираются? – спросил я дежурившего в тот день Готарда.
– А, это бай Дустум пожаловал, – определил виновника безобразия десятник, глянув в зрительную трубу. – Брезгует, видишь ли, вместе с овцами переправляться.
– Брезгует? – недоуменно покосился я на Готарда. – А как же он их тогда выращивает? Пасет там и все такое?
– Он – пасет?! – Готард громко расхохотался. – Да он овец видит, только когда их на продажу гонят, да в плове, который ему подают! А чтобы пасти их, у него пастухи есть. А ему самому этим делом заниматься без надобности – он бай! Да ты погоди, сейчас его увидишь и сам все поймешь.
Ждать пришлось недолго. Правда, за это время я успел осознать, что из-за какого-то степняка, возомнившего о себе невесть что, перевозка скота затянется еще на час, и преисполнился по отношению к нему самыми неприязненными чувствами. Я вон и то с овцами путешествовал на пароме. И ничего со мной не случилось. А я все-таки – старший десятник и целый начальник таможенного поста, а не какой-то там бай.
Но когда паром подошел к причалу, я осознал, что мое сравнение некорректно. Не тяну я супротив бая… Ну никак. Блеск его выставленного напоказ богатства аж глаза застит. Цветастый халат украшен золотым шитьем, на чалме торчит перо какой-то диковинной птицы, переливающееся всеми цветами радуги, ножны и рукоять сабли отделаны лунным серебром, а мясистые пальцы унизаны золотыми перстнями. Да какими перстнями! Здоровущими! В каждом, наверное, по полфунта золота! А драгоценные камни?! Едва ли не с голубиное яйцо размером! Да и вообще что там говорить, если уздечка его коня целиком из серебряных бляшек набрана!
У меня чуть челюсть до земли не отвисла при виде эдакого дива. Как-то даже и не думалось раньше, что такие богатые степняки бывают… Они же все больше в дрань какую-то одеты, а не в новье, да еще такое… И в таких дорогих цацках не щеголяют. А это прямо какой-то столичный вельможа, а не житель степи!
Тут расфуфыренный степной богатей указал на меня плеткой, что-то негромко сказал по-своему и визгливо рассмеялся. А вслед за ним загоготали и его люди.
Выходка бая мгновенно стряхнула с меня ошеломление его богатством и заставила проникнуться еще большей неприязнью по отношению к нему. Я хоть и не понял, что он там брякнул, но догадаться нетрудно. Скорей всего посмеялся над бедолагой, единственной работой которого является подсчет овец. Всех степняков это отчего-то веселит… Хотя смеются они обычно не так открыто.
«Эх!.. – вдруг горестно вздохнул бес, тоже не сводящий взгляда с бая, точнее, с его перстней. Обернувшись ко мне, он обвиняюще заявил: – Лучше бы ты в разбойники пошел, чем в начальники таможни!»
«И не говори», – пробормотал я, продолжая пялиться на степняка-богатея, который, тронув коня, съехал с парома на пристань.
19 
