очень нудно 
70 
— Нет, — твердо произнесла она.
— Что ты сказала?
— Нет!
Эмили увидела, как арестантки одна за другой поднимаются с нар. Открытое неповиновение со стороны новенькой вызвало всеобщий гнев. Она была не такой, как они, — хорошо пахнущей, чистенькой, не умеющей сквернословить. Уже за это ее стоило сделать жертвой.
К ней потянулись костлявые или рыхлые, словно тесто, руки с въевшейся в поры грязью и длинными ногтями. Не успев моргнуть глазом, Эмили очутилась на полу. С нее содрали нижнюю юбку, чулки и панталоны, отобрали носовой платок и гребень, вытащили шпильки из прически, сняли с ног туфли.
Потом женщины отошли, а она осталась лежать. Вскоре над ней склонилась все та же старуха.
— Поднимайся, — сказала она. — Здесь все проходят «крещение». Что поделать, такой закон: нельзя быть лучше других и иметь больше, чем остальные!
Встав на ноги, Эмили обвела камеру чужим невидящим взглядом. Впрочем на нее больше не обращали внимания.
Свободных мест на нарах практически не было, и все же Эмили нашла одно, рядом с кадкой, в которую справляли нужду.
В последующие часы она утратила ощущение времени и удивилась, когда колокол возвестил о том, что наступил вечер. В ожидании ужина арестантки оживились, послышались разговоры и беззлобная ругань. Многие расчесывали волосы: кое-кто гребнем, а иные — просто пальцами.
Надзиратели вкатили в камеры тележку, заставленную железными мисками с чуть тепловатым и жидким супом, к которому полагался кусок тяжелого, темного хлеба.
Эмили не делала попытки встать и взять свою порцию, хотя не ела с самого с утра. Ей ничего не хотелось. Разве что забыться, а лучше всего — умереть.
Неожиданно к новенькой подошла женщина, первой начавшая ее раздевать. Она держала в руках кружку, в которой плескалась какая-то жидкость.
— Мы продали твои вещи, зато теперь можем повеселиться, — заявила она. — Вот твоя порция. Держи!
— Что это? — пристально глядя на нее, спросила Эмили.
— «Убийца печали». Выпей и забудешь о том, где находишься.
Медленно, словно раздумывая, Эмили взяла кружку, а потом вдруг резко выплеснула ее содержимое в лицо женщины.
Вскрикнув от неожиданности, та взмахнула руками, а потом принялась утираться.
Забыв о еде, арестантки принялись вскакивать со своих мест. Все они, как и сама Эмили, были уверены в том, что ей не поздоровится. Однако пострадавшая ограничилась кривой усмешкой и замечанием:
— Забавно! И все ж ты должна будешь выпить. Эй, давайте сюда бутылку!
Не переставая смотреть на нее поверх ободка, Эмили осушила кружку. Джин был столь же крепким, сколь и скверным на вкус, но она не дрогнула.
Внимательно наблюдавшая за ней женщина хлопнула ее по плечу.
— Молодец! Меня зовут Мери Шеппард. А тебя Эмили, да? Будем знакомы. А теперь рассказывай, что ты натворила на воле.
В голове шумело, язык заплетался, но все же Эмили смогла кое-как сложить слова. На сей раз ее рассказ вызвал не только живой интерес, но и искреннее сочувствие. Она умолчала лишь о Полинезии, ибо никто из собравшихся и слыхом не слыхивал об островах, находящихся на краю света.
— Вот стерва! — заметила Мери, услышав про Элизабет. — Не признать собственную дочь! — И посоветовала: — Напиши прошение королеве. Все-таки ты иностранка!
Из глаз Эмили полились слезы.
— Что будет с моими детьми!
— Забудь о них на сегодня, — решительно заявила Мери. — Выпей еще и ложись спать. Пойдем, я найду для тебя место получше.
Эмили опустила на пол босые ноги. Он был сырым и грязным. Она вспомнила, как боясь поранить ступни о ракушки и кораллы, не решалась ступить на песок, и ее захлестнула новая волна душевной боли.
Мери принесла ей пару разбитых, грубых башмаков и с любопытством глядела, как Эмили надевает их на свои нежные белые ступни.
Она довела пошатывающуюся новенькую до нар и заботливо укрыла одеялом.
— Спи. Быть может, следующий день будет лучше, чем предыдущий.
Эмили провалилась в сон, как в бездонную яму. Ей снилось, что она лежит обнаженная в прозрачной мелкой воде, а склонившийся над ней Атеа загораживает собой палящее солнце. Эмили не может понять, почему, когда кругом так прекрасно, ее терзает невыносимая сердечная боль.
Очнувшись, она вспомнила свой сон, и неожиданно ее охватила ненависть. Не к леди Клиффорд, не к Элизабет Хорвуд, а к Атеа. Он остался в своем раю в окружении сладострастных красавиц, а она угодила в земной ад!
70 
