95 
В нежном тепле детского тельца было что-то успокаивающее, и близость ребенка постепенно рассеивала все ее печали.
Любимцем Моны стал малыш Питер — «Питеркин», как она его называла, во многом напоминавший ей Джерри Арчера.
Он был пухленьким, белокурым и, хоть ему едва сровнялось два года, уже очень недурно говорил. В первую ночь по приезде он горько плакал и звал маму — никак не мог успокоиться. Мать его погибла несколько дней назад.
По радио в тот вечер сообщили скупо: «Сегодня после полудня на территорию Восточного побережья проник одиночный вражеский бомбардировщик. Сброшено несколько бомб, есть человеческие жертвы».
Одной из «человеческих жертв» стала мать Питера. Отец его служил в армии; однажды он приезжал повидать Питеркина, и Мона задумалась о том, как будут жить после войны эти двое осиротевших мужчин, отец и малютка сын.
Трагедия Питеркина была лишь одной из многих.
Едва ли нашелся бы в детском саду хоть один ребенок, чья семья не пострадала от войны.
Однако, когда к осиротевшим детям приезжали родственники, Мону неизменно поражало их мужество. Пережив страшные трагедии, эти люди готовы были жить дальше и заново отстраивать мир для тех, кто выжил.
Мона отправилась в игровую, чтобы там прибраться, но на полпути ее остановил громкий плач. Узнав голос Питеркина, она поспешила в сад.
— Что случилось? — спросила она одного из ребят постарше.
— Не знаю, — ответил тот. — Питер сегодня все время плачет. Может, у него живот болит.
Действительно, Питер стоял в одиночестве и громко ревел; по пухлым щечкам его катились слезы. Мона подхватила его на руки.
— Милый мой, что случилось? — спросила она.
Малыш уткнулся ей в плечо, и тут она заметила красные пятнышки у него за ухом и на шее.
Она внесла Питера в дом и, приподняв его синий шерстяной свитер, взглянула на его грудь. Сомнений не было — у Питеркина ветрянка!
Сестры Уильямс не было, а директриса отсыпалась после ночного дежурства: все они по очереди сидели с детьми по ночам. Мона решила ее не беспокоить. Она отнесла Питеркина наверх, положила его к себе в кровать и позвонила врачу.
— Загляну к вам после обеда, — пообещал он. — Нет, изолировать его не нужно. Раз он все утро играл вместе с другими, то, можете не сомневаться, заразились все. Ничего страшного — это обычная детская болезнь, и чем раньше ею переболеть, тем лучше.
«Ему-то хорошо говорить, — подумала Мона, кладя трубку, — не ему придется за ними ухаживать!»
Сегодня ночью, решила она, Питеркин будет спать с ней. Если ему что-то понадобится, она будет рядом. Она перенесла его колыбельку наверх и поставила рядом со своей кроватью.
Он уже успокоился и повеселел. Она дала ему для развлечения пару книжек с картинками, разожгла огонь и пошла посмотреть, встала ли директриса.
Та была уже на ногах, и Мона обо всем ей рассказала.
— Я подумала, что стоит вызвать врача, — сказала она не совсем уверенно, не зная, не превысила ли свои полномочия.
— Это правильно, — услышала она в ответ, — только врач тут ничего не сможет сделать. Скажет: «Уложите ребенка в постель и держите в тепле» — и только.
— Теперь нам предстоит трехнедельный карантин, — заметила Мона. — Я болела ветрянкой в школе и помню, как скучно было выздоравливать — казалось, это никогда не кончится!
Директриса с ней согласилась.
— Пожалуй, хороший повод написать миссис Марчант и напомнить, что нам остро необходимы рабочие руки.
— Хорошая мысль!
— С Глэдис с каждым днем становится все труднее, — пожаловалась директриса. — Знаете, что она выкинула вчера вечером?
— Какую-нибудь очередную глупость?
— Детскую одежду, которую надо было высушить, развесила перед кухонным очагом — у самого огня! Я ей говорю: ты нам так пожар устроишь. А она: зато за ночь все высохнет. Вот скажите на милость, что мне с ней делать?
— Ничего с ней не сделаешь, — ответила Мона. — Но не выгоняйте ее: если даже заболеет только половина ребят, рабочие руки нам понадобятся.
Директриса вздохнула:
— Ох, где моя добрая старая больница — там-то порядок был! Только не подумайте, что я жалуюсь. Вы чудо, леди Карсдейл. Ума не приложу, что бы мы без вас делали.
— Ваша похвала для меня — все равно что медаль! — ответила Мона.
И, сбежав вниз по лестнице, повела детей в дом обедать.
…Около трех часов ночи Мона проснулась с непонятным, но сильным ощущением: что-то не так.
95 
