25. Париж, когда он бурлит

Недели моды в Париже стало проводить гораздо сложнее, чем несколько десятилетий назад. Из-за того, что Франция придала этому мероприятию значение национального события, большинство капиталовложений, деловых сделок и расходов на проведение десятков демонстраций мод для оптовых покупателей со всего мира поддерживалось правительством и находилось под надзором Палаты по высокой и творческой моде синдиката du Pracet-a-Porter. Однако из-за типично французских бюрократических затяжек не все здесь шло хорошо и гладко. Основные шоу были давно централизованы и собраны в навесном комплексе в парках Лувра. Безопасность и телетрансляции обеспечивались правительством, но это не означало, что билет на выставку гарантировал вам, что вы на нее попадете, или же наоборот, что безбилетники не попадут на нее. Число сидячих мест вдруг урезалось, билеты подделывались, и каждый год по крайней мере на двух шоу возникали крупные беспорядки из-за того, что двери демонстрационных залов оказывались запертыми. Мода здесь была больше чем бизнес — она была национальной гордостью и составляла образ жизни.

Репортеры и посредники здесь были более жестокими и экстремистски настроенными, чем в Соединенных Штатах, но и ставки здесь были намного выше. В течение сотен лет Париж правил миром как центр моды, и первые фотографии любой крупной французской коллекции имели зеленую улицу на всех электронных каналах, во всех основных газетах и журналах. Фотографы буквально растаптывали всех на своем пути, чтобы сделать снимки, и уже в этом году немало оптовиков и неудачливых журналистов получили увечья.

Трудно поверить, чтобы одежда вызывала такую истерию, но на кон ставилось больше, чем одежда. Отчасти это было искусство. Но прежде всего производство и бизнес. За последний сезон двадцать три дома моделей наняли около двух с половиной тысяч человек, которые потратили тысячи рабочих часов для того, чтобы произвести одну тысячу четыреста шестьдесят одну модель одежды. Подсчитано, что было сделано более полутора миллионов вышивочных стежков на Лакруа и использовано триста пятьдесят тысяч блесток на Ива Сен-Лорана. Один только Маурицио Галанте использовал девять тысяч алмазов. Когда Карен увидела роскошь и детальную проработку выставленных образцов, она чуть не упала в обморок. Для Нью-Йорка, несмотря на миссис Круз и ей подобных, такое количество одежды было бы немыслимым.

Париж был больше, чем искусство и ремесло. Париж был — деньги. Большие деньги. Громаднейшая часть французской экономики основывалась на гегемонии моды. Это были не только дома моды, но целые империи по производству духов, которыми владели эти дома. Например, компания LVMH владела не только Диором, но Лакруа, Гивенчи и Вуиттоном. Работали огромные ткацкие предприятия, производящие и продающие высокую моду клиентам со всего мира, они создавали и поддерживали иллюзию роскоши и блеска, тиражируемую международными журналами мод, которые раскупаются женщинами всего мира. И неудивительно, что когда Ив Сен-Лоран начал разоряться, то правительство выкупило его дело. Это был утилитарный подход. Сен-Лоран стал Крайслером Франции.

  164