Лёгкий, ненавязчивый романчик 
72 
Квартира Карла были почти точной копией английского деревенского дома. Все — от выцветших, цвета розовой капусты, драпировок мебели до лубяного сизаль-ковра на полу — выдерживало стиль. На фоне бледно-полосатых «имперских» обоев броско выделялись старинные пейзажи и гравюры растений и охотничьих собак. Все носило налет старомодного уюта. За двадцать семь лет ее знакомства с Карлом она никогда не видела, чтобы он покупал какую-нибудь новую вещь. Нет, не из-за скупости; скорее это была своеобразная форма творчества. Он отыскивал вазу, которую можно было превратить в настольную лампу. Лампа требовала абажура, для которого надо было достать шелк определенного оттенка и, конечно, обшить бахромой, которую он срезал с покрывала на постель, купленного им в одном из бесчисленных комиссионных магазинов. Он сотворил напыщенное, но очень уютное гнездышко, в котором и жил вместе с Томасом, пока тот не умер два года назад.
Оглядывая обстановку, Карен отметила, что квартира как-то пожухла, потеряла былое очарование.
— Садись, садись, — пригласил Карл, и Карен с облегчением опустилась в кресло с подлокотниками, стоящее у накрытого стола.
Из окна открывался вид на Монтегю-стрит с высоты дерева. Уже загорелись вечерние огни реклам и фонарей, и их желтый свет сочился в комнату, не освещая, а только усиливая полумрак. Карен вздохнула.
— За что же ты принялась теперь? — спросил Карл. — Выиграла за неделю еще одну какую-нибудь награду?
— Нет, только провела интервью с Эл Халл и переговоры с Биллом Уолпером.
— Ну и ну, простите меня! А заодно, ты не пообедала с королевой? Нет?
— Я обдумываю это сейчас!
— О Мэри, не будь такой противной! В следующий раз я не сяду с тобой за парту в классе подготовки домашних заданий.
Карл был единственным парнем Рокуил Центра, кто не ходил в этот класс.
— Мы встречались в клубе «Драма-Клаб», — включилась в игру Карен.
— Тебе не кажется, что в «Драме-Клаб» рокуилской высшей школы закладывалась стартовая программа по превращению ребят в гомиков?
— Если так, то что мне было там делать?
— Ну, ты же знаешь мою теорию о том, что ты на самом деле не женщина, а голубой, только родившийся в женском теле. Этим объясняется, почему ты такой хороший модельер.
Несмотря на шутливый тон беседы, Карл почувствовал напряженность в ее ответах. Он присмотрелся к ней внимательней.
— У тебя что-то плохо? — спросил он Карен.
В этом смысле с Карлом было хорошо: он всегда чувствовал ее настроение, с ним можно было оставаться самой собой и не притворяться, скрывая свое состояние.
— Да, не очень удачно: возникла угроза краха компании, подготовлена продажа нас на корню, и вдобавок Джефри выбит из колеи, а мать просто спятила. Мне кажется, все закрутилось слишком быстро и не в том направлении, даже если оно правильное. Что ты на это скажешь?
— Боязнь успеха?
— Скорее поражения. На самом деле я на грани сердечного приступа. Что-нибудь посоветуешь?
Карл озабоченно склонился над ней.
— Читай, но не художественную литературу.
Она заморгала, не понимая.
— Что? — Карен ладонью стерла капельку пота с носа.
— Что ты сейчас читаешь?
— Хм… Аниту Брукнер.
— Прекрати немедленно. Попробуй «Деньги и классовая борьба Америки» Льюса Лэмптона. Хорошая книга. Арнольд одобрит. Можно почитать что-нибудь из новых работ Наоми Вульф.
— Карл, ты о чем? Я на грани самоубийства, а ты советуешь мне стать книжным червем!
— Послушай, детка! Мне не хочется состязаться в несчастьях, но поверь, мое сердце было разбито не раз и столькими парнями, сколько у тебя никогда не будет. Послушай моего совета: сейчас не время читать «Звенящий горшок»!
Карен рассмеялась. Карл всегда умел рассмешить ее. Со времен школы — два слишком крупных, толстых, одновременно и слишком простых и слишком сложных подростка, не вписывающихся в школьное окружение, — они всегда могли посмеяться над своими проблемами, как бы тяжелы они ни были для них.
Карл довольно закивал головой.
— Немного еды восстановит твое разбитое сердце, — сказал он и исчез на кухне, чтобы появиться оттуда с полным подносом. — Скушай, ням-ням, детка. Покушай, и все будет хорошо, — сказал он, сюсюкая, как с младенцем, и поставил поднос на подоконник, используемый как распределительный столик.
— И сколько же они предлагают? — спросил он затем.
72 
