очень нудно 
53 
Чей-то голос сказал:
— Привет, Макс. Я рада, что ты пришел.
Лицо — просто мечта издателей экстравагантных парижских модных каталогов. Профессионально растрепанные короткие волосы как будто только что получили первый приз на выставке ультрамодных причесок. Глаза казались недоступным для простых смертных уникальным изделием, из тех, что можно найти только на элитарном аукционе. Взгляд их был вообще за пределами возможностей всей рекламно-дизайнерской индустрии. Открытый, острый, живой, настоящий, требовательный, он был направлен прямо на Макса. Он не говорил: «Отложи поцелуй еще на несколько недель, и твой взгляд станет неотразимым». Или: «Отложи поцелуй еще на несколько секунд, и мое уважение к тебе возрастет». Он говорил: «Поцелуй меня сейчас», вернее: «Поцелуй меня немедленно, не сходя с места, и не отрывайся от моих губ».
Макс поцеловал Катрин, не сходя с места, и тут же оторвался от ее губ. Ему уже была знакома эта смесь жгучего желания и тошноты. Но в такой острой форме он испытал это чувство впервые. Этот поцелуй в корне отличался от всех предыдущих. Он сам его захотел, сам его вырвал и сам им управлял. Это его язык нашел и коснулся ее языка, а не наоборот, как бывало раньше. И вместо привычного сопротивления произошло слияние. У нее во рту было тепло, мягко и приятно.
Макса охватило вожделение. Он уже хотел обнять Катрин за шею. Он хотел к ней прижаться — так, чтобы между их телами появилось как можно больше точек соприкосновения; он хотел продолжения поцелуя, хотел целовать и целовать ее, пока оба они не задохнутся, пока у обоих не пересохнет во рту от жажды или не сведет желудки от голода.
Но потом, через десятую долю секунды этого гармоничного слияния в вечном поцелуе, в мозгу у него вспыхнул приказ, которому надлежало предотвратить одну предательскую мысль. Приказ гласил: «Сейчас ни в коем случае не думать об антиподе, о жирной Сиси!» И эта мысль в тот же миг стартовала в его сознании, вонзив ему в глотку два воображаемых пальца. Ему пришлось немедленно прервать поцелуй и оторваться от Катрин, чтобы предотвратить первую катастрофу.
И тут наступила вторая катастрофа. Пока он пытался понизить уровень тошноты, поднявшейся уже до самого горла, Катрин прожигала его насквозь своими миндалевидными глазами. Она вонзила в него целую серию смертоносных взглядов-импульсов — недоуменно-изумленно-выжидательный; застывший в ледяном вакууме между безусловно-безоговорочным влечением и внезапным, грубым отторжением; требующий неотложного и исчерпывающего объяснения; призывающий к немедленному устранению всех недоразумений и противоречий; отказывающийся верить в этот непостижимый «обрыв контакта».
Потом она закрыла глаза, опять подалась вперед и провела пальцами по его щеке. Она требовала второго поцелуя, который вытеснил бы из памяти этот зловещий кадр выброшенного первого поцелуя с его гипертрофированной нелогичностью.
За секунду до того, как их губы соприкоснулись, Макс отвернул голову в сторону. Еще ни один его жест за всю его жизнь не вызвал в нем столько ненависти к самому себе и столько стыда, как этот поворот головы.
— Ты не дашь мне какую-нибудь тряпку? — спросил он почти беззвучно. — Мне надо вытереть собаке лапы и живот, а то он тут все перепачкает…
После этого наступила тишина. Катрин тоже не знала, что сказать.
— Ты уже уходишь? — спросила она по прошествии целой вечности.
Между ее вопросом и последними словами Макса не было ничего — ни слова, ни взгляда, ни движения. Или все-таки что-то было? Да нет же, конечно было: она показывала ему квартиру. По-видимому, он сам ее об этом попросил. Квартира была большая, светлая и обставленная мебелью, как он потом припоминал. О чем они при этом говорили и говорили ли вообще, он не помнил.
— Нет, я не ухожу, — ответил он с напряженным спокойствием, как учитель, который ненавидит свою профессию, потому что не в силах внедрить учебный материал в сознание своих учеников. — Я хочу тебе кое-что объяснить. — Он взял ее за плечи, чтобы в случае необходимости встряхнуть ее и усилить действие слов, если они окажутся малоэффективными. — Катрин, я не п… — Он судорожно глотнул, задушив в зародыше злополучную формулировку. («Ты можешь наконец употребить какое-нибудь другое слово вместо этого „не переношу“?..» — услышал он голос Паулы.) — У меня… что-то вроде аллергии на поцелуи.
«За идиотизм этих слов пусть отвечает Паула, — подумал он. — Пусть хоть аптеку продает, чтобы расплатиться за этот бред!»
53 
