очень нудно 
28 
– Только не мы.
– Какому-то бездомному парню достанутся кашемировые носки, – вздохнул Аш и, вынув ящик, опрокинул содержимое в коробку.
Спустя два часа у него оказались сорок два костюма, три кожаных пиджака, двадцать восемь пар туфель, бесчисленное количество рубашек, галстуков, коробка с дизайнерскими спортивными костюмами, лыжное снаряжение, часы «Ролекс» и «Картье», не считая тех, что были на Оливере.
– А я еще говорил, что нам не понадобится так много коробок, – покачал головой Люк, изучая гору на полу. – Нам не помешает еще парочка.
– Остальное может подождать. Или пусть хоть провалится. Я сложил все, что хотела его мать.
– Прекрасно. Даже для всего этого нам понадобится пара такси.
Люк снова нахмурился, озирая коробки.
– Или фургон для перевозки вещей.
– Нет. Я позвоню в фирму, пусть все доставят ко мне.
Он вытащил телефон.
– А мы идем пить пиво.
– Кто бы стал спорить?
Выйдя из здания, Аш попытался стряхнуть с себя похоронное настроение. Об остальном позаботился шумный и людный бар: темное дерево, запах закваски, звон стаканов, гул голосов. Как раз то, что нужно, лишь бы изгнать из памяти ужасающую тишину пустой квартиры.
Он поднял стакан, рассматривая на свет янтарный напиток.
– Кто пьет это выпендрежное пиво под названием «Бессиз Уайлд Хог»?
– Думаю, ты.
– Только потому, что хотел знать, что это такое.
Он сделал глоток.
– Неплохо. Тебе бы не помешало подавать пиво в своем заведении.
– Это пекарня, Аш.
– И что из этого?
Люк со смешком отхлебнул пива.
– Ну что ж…
– И у тебя не будет ни одного пустого столика. Спасибо за сегодняшний день, Люк. Я знаю, как ты занят, глазируя корзиночки.
– Иногда неплохо побыть вдали от духовок. Я подумываю открыть вторую кондитерскую.
– Неужели тебе этой мало?
– Понимаешь, последние восемнадцать месяцев мы так здорово держимся на плаву, что я присматриваю еще одно помещение, в основном в Сохо.
– Если нужны деньги…
– Не в этот раз. И я не говорил бы этого и не подумывал бы расширяться, если бы не твоя помощь в первый раз. Так что если я открою вторую кондитерскую и преждевременно сведу себя в могилу, это будет на твоей совести.
– На твоих похоронах мы подадим твой же вишневый пирог.
Он сразу вспомнил об Оливере и поспешно глотнул пива.
– Его мать хочет волынщиков.
– О, господи!
– Не знаю, откуда она это взяла, но хочет волынщиков. Я постараюсь это устроить, а то она, чего доброго, захочет салют из двадцати одного орудия или погребальный костер.
– Тебе и это удастся.
Последняя фраза стала семейным девизом. Ашу удается все.
– Сейчас все приостановлено, пока не выдадут тело. Даже тогда, даже когда похороны состоятся, ничто не кончено. Пока мы не обнаружим, кто и почему его убил.
– Вполне возможно, у копов есть версии. Но тебе вряд ли скажут.
– Не думаю, что есть какие-то версии. Уотерстон задается вопросом, не моих ли рук это дело. Ему не нравится мое общение с Лайлой.
– Только потому, что он не знает тебя достаточно хорошо, чтобы понять: ты сам нуждаешься во многих ответах, поскольку остальные только и задают тебе вопрос за вопросом. Кстати, у меня тоже завалялся один. Какая она, эта подглядывающая незнакомка?
– Она не думает об этом как о подглядывании. И ты понимаешь это, когда она объясняет. Она любит людей.
– Представляю.
– Наблюдать любит и разговаривать. Она писатель, а это означает много часов одиночества. Но вполне совместимо с работой домоправительницы. Она почти все время проводит в чужих квартирах, присматривает за ними. Такая всеобщая нянька.
– Это как?
– Ухаживает и заботится о вещах. О пространстве, о домашних любимцах других людей. Черт, она позаботилась обо мне, о совершенно незнакомом ей человеке! Она… открытая. А такие открытые то и дело попадают в истории.
– Да ты к ней неравнодушен, – заметил Люк, выписывая пальцем круги в воздухе. – Должно быть, красавица.
– Ничего подобного. Она женщина интересная и вела себя более чем прилично. Я хочу написать ее.
– Угу… неравнодушен, точно.
– Можно подумать, я неравнодушен к каждой женщине, которую пишу. Ничего подобного.
– Ты просто обязан быть неравнодушным ко всем, кого пишешь, или не стал бы их рисовать. И, как я уже сказал, она, должно быть, красавица.
– Ну, я бы так не сказал. Хорошее лицо, чувственный рот, целая миля волос цвета темного шоколада мокко, который ты подаешь в своей пекарне, но… вся прелесть в глазах. Глаза у нее цыганские, так и затягивают тебя, противоположность искренности и здравому смыслу.
28 
