71 
— А ведь ты счастлива! — вдруг обратилась я к себе самой, удивившись справедливости собственного утверждения.
Оспорить его было невозможно — я действительно была счастлива. Под всеми стоявшими передо мной трудностями и проблемами угадывалась основа основ, радость бытия, которой никому и ничему невозможно было уничтожить или отменить.
«Все будет хорошо», — подумала я с радостью.
Вернувшись в постель, я крепко, без сновидений заснула — пока меня не подняла старая Джинни, явившаяся с чашкой утреннего чая.
Когда я оделась и спустилась к завтраку, вернуть себе полностью то настроение, которое овладело мной на рассвете, оказалось невозможным, и все же остатки его таились в глубинах моей души — маленькое пятнышко удовлетворения, полностью рассеять которое не могла даже мысль о расставании с Тимом.
Я понимала, что новая встреча с ним сейчас невозможна, и тем не менее как-то глупо надеялась на то, что он вдруг появится или пришлет мне записку — маленький знак того, что он думает обо мне и все еще любит меня.
Но рядом со мной был только Питер, помогавший мне подняться в вагон, столь же любезный и внимательный, как обычно, и совершенно не представлявший того, как отчаянно я томлюсь по другому мужчине.
Скучная поездка до Глазго не таила в себе никаких событий. Мы немного поговорили, но я всегда терпеть не могла разговаривать в поезде, а потом после обеда я поспала, и Питер предложил, чтобы я вытянулась на сиденье, и укрыл меня пледом.
Мы вернулись в Глазго как раз к вечернему чаю. Мы отвезли наш багаж в отель, и Питер сказал, что съездит на вокзал, чтобы взять нам спальные места на ночной поезд.
— Я буду ожидать тебя в холле, — сказала я.
— Хорошо, — ответил он, — Надолго я не задержусь. Больше тебе ничего не нужно, моя дорогая?
Я покачала головой, и он отправился прочь.
Когда он ушел, я решила, что надо бы сходить и вымыть руки в гостиничном туалете. Я взяла свою сумочку, но оставила в номере пальто, пледы и разные газеты. Дамская комната находилась внизу, возле лестницы располагался ряд телефонов-автоматов. Неторопливо спускаясь вниз, я праздным взглядом окинула будки и заметила, что занята только одна из них. Звонил мужчина. Я не сразу узнала его, однако черты этого человека показались мне знакомыми.
И тут я вспомнила.
Когда человеку приходится действовать очень быстро, трудно сказать: «я подумал об этом, а потом поступил следующим образом» — мысль и действие происходят одновременно. Не помню, чтобы я думала. Знаю одно: я быстро сбежала по двум или трем последним ступенькам, открыла дверь соседней с занятой будки, нырнула внутрь и моментально закрыла дверь за собой.
Здесь я вполне отчетливо слышала то, что говорил Преподобный.
Автоматически взяв телефонный справочник, я начала перелистывать страницы. Со стороны могло показаться, что я отыскиваю нужный номер, однако на самом деле я слушала… старательно вслушивалась в звуки этого неторопливого, едкого голоса.
— Да, он сделает все возможное… — говорил он. — Я уже передал ему, что тебе нужна четверть тонны для новых памфлетов… Он говорит, что они ужесточили правила… Ну, хорошо… на месяц в любом случае нам хватит с головой… тебе, конечно, придется заплатить — я передам тебе банкноты… да… да, деньги со мной… ну, выхожу… скажи ему: угол Сильвер-стрит… мы не можем быть слишком осторожными… прямо сейчас… Пока.
Я услышала, как он положил трубку, а потом открыл дверь телефонной будки. Когда он выходил, я сняла трубку с рычага аппарата, повернувшись спиной к стеклянной двери; потом, очень осторожно, чуточку повернула голову, чтобы понять, что он делает в данный момент. Проповедник поднимался наверх.
Когда он оказался на самом верху лестничного пролета, я положила трубку и поспешила за ним.
Преподобный нес на руке пальто и шляпу. Прямо через фойе он проследовал к выходящим на улицу большим вращающимся дверям. У меня не было времени на раздумья о том, что теперь делать… я была вынуждена или последовать за ним, или упустить его из виду.
Я последовала за ним, по двум причинам радуясь тому, что на плечах моих оказалась лисья горжетка; во-первых, снаружи было очень холодно, а свою шубку я оставила в холле. Вторая причина была более значимой: меховой воротник наполовину скрывал мое лицо, уменьшая вероятность того, что меня узнают.
Я последовала за «Его преподобием» на оживленную улицу, не упуская из глаз его фигуру, пролагавшую себе путь между рабочими, шедшими со смены, и покупателями, спешившими домой перед началом затемнения.
71 
