Глава девятая

Полосатая жизнь

Они сидели в небольшой подвальной комнатке со сводчатым потолком, дымили нещадно: Мтанга, Мазур и Лаврик. Хорошо еще, под потолком вертелся большой вентилятор, разгонявший дым, который тут же куда-то утягивало. Не курил только четвертый, неведомо зачем здесь присутствующий. Он совершенно не гармонировал ни с этим подвалом, ни с тайной полицией вообще — благообразный седовласый старец, черный, в хорошем, но безнадежно старомодном костюме и столь же старомодных очках в массивной черепаховой оправе. И портфель у него на коленях — из хорошей кожи, с позолоченными застежками, но столь же старомодный. Старичка словно занесло сюда на машине времени годов из пятидесятых. Более всего он походил на университетского преподавателя, а то и, бери выше, консервативного профессора — что интересно, галстук у него был примечательный, цветов столичного Орневилльского университета, синий в красную и зеленую полосочку. Фасон опять-таки старомодный, но ошибки быть не может: цвета Орневилля, открытого еще французами в конце сороковых.

Мазур, разумеется, не стал спрашивать, что это за старикан и почему присутствует в столь засекреченном месте — если полковник решил, значит, так надо.

Из полуоткрытой двери в соседнее помещение доносились звуки, которых следовало ожидать: размеренная возня, шумные мужские выдохи, болезненные женские стоны. Порой еще несколько голосов похохатывали и отпускали реплики на местном языке.

Старикан Мазуру упорно не нравился: если они с Лавриком, да и Мтанга, по лицу видно, относились к этим звукам, можно сказать, философски, как к вещи неизбежной, то «профессор» держался совершенно иначе: он прямо-таки прилип взглядом к полуоткрытой двери, хотя с того места, где они сидели, ничего нельзя было видеть из происходящего, вид у него был такой удовлетворенный, словно он слушал Бетховена или Моцарта, глаза блестели, по лицу блуждала удовлетворенная улыбка, временами казалось, что он всеми фибрами души жаждет видеть все своими глазами. Было в этом что-то извращенное — но что поделать, не они с Лавриком тут распоряжались…

— Вы не слишком увлеклись увертюрой, полковник? — усмехнулся Лаврик совершенно непринужденно.

— Ничуть, — серьезно ответил Мтанга. — Шесть человек для этой стервы — ни много и не мало, в самый раз, поверьте моему опыту…

— Верю, — столь же серьезно ответил Лаврик, видывавший и не такие виды. — По части опыта с вами нам пока что тягаться рано, это не комплимент, а констатация факта…

Прежние звуки оборвались — и несколько голосов хором заорали что-то торжествующее, будто болельщики, радовавшиеся удачному голу. Очень быстро оттуда вышел здоровенный детина, вытянувшись, что-то кратко доложил. Мтанга столь же коротко распорядился, детина юркнул назад, и почти сразу же из двери цепочкой вышли пятеро столь же здоровенных лбов с крайне довольными мордами.

— Пойдемте пообщаемся с гостьей, господа? — сказал Мтанга без улыбки.

Соседняя комната оказалась размерами раза в два побольше, но обставленная еще скуднее: огромный грязный матрац посередине, да низкий столик, уставленный какими-то коробочками и баночками.

Лежавшая на матраце голая Таня выглядела, конечно, ничуть не светски: раскосмаченная, распластанная, как тряпка, крепко смежившая веки. Над ней, сложив руки на груди, стоял еще один детинушка косая сажень в плечах, в больших черных очках. Мтанга бросил короткую фразу — и детинушка с виноватым видом сдернув очки, торопливо засунул их в карман легких брюк.

— Не люблю лишней театральности, — поморщился Мтанга, повернувшись к Мазуру. — Нечего в подвале без окон разыгрывать тонтон-макута. На улице-то еще годится, но вот здесь… — он обернулся к Тане и холодно ее обозрел. — Как видите, полковник, ребята исполнительные. Никаких повреждений…

Мазур присмотрелся: действительно, крови нигде не видно. Хоть сейчас приводи в порядок и предъявляй присяжным — увы, как следовало из беседы с Валери, без особых шансов на выигрыш…

Без всяких церемоний взяв со стола одну из баночек, Лаврик прочитал надписи на французском, фыркнул, тихонько сказал по-русски:

— Точно, полная обработка…

— Что это? — так же тихо спросил Мазур.

— Буржуйские извращения, — усмехнулся Лаврик. — Обезболивающий гель для анального секса. Что, никогда не видел?

— Обижаешь, — сказал Мазур. — Если ты не забыл, я как-то вышибалой послужил в борделе, да вдобавок у латиносов. Всего насмотрелся, только упаковки были другие…

  61