очень нудно 
140 
Зачем ему возвращаться в Темру, туда, где все знали его как раба, где его без конца унижали? Он был слишком горд для того, чтобы принести свое достоинство в жертву былой любви.
Айрин воскрешала в памяти минуты, проведенные с ним, его глаза, его голос, его улыбку, все то, благодаря чему ее жизнь становилась осмысленной и прекрасной, словно бы для того, чтобы в последний раз насладиться ими.
Конечно, тогда, в лавке, она могла выйти из угла, поговорить с Аланом, рассказать о том, что ей довелось пережить, потребовать объяснений, но у нее… не было сил.
Только сейчас Айрин поняла, что долгое время словно балансировала на некоем подвесном мосту, не зная, перейдет ли его или соскользнет вниз, что ее ждет: спасение или гибель. Много дней она не позволяла себе думать о том, что будет завтра, она пыталась загнать любовь на самое дно души, но та оказалась куда живее, чем Айрин могла предположить. Как бы она ни старалась скрыть от себя правду, смысл ее жизни сосредотачивался в любви к двум существам, которых — увы! — невозможно вернуть.
Она никогда не найдет своего ребенка, и она навсегда потеряла Алана. Ее горе достигло предельной точки, точно так же, как ее жизнь. Темра была единственным местом, где она могла бы пустить новые корни, но судьба распорядилась иначе.
Взяв в руки револьвер мадам Тайлер, Айрин тут же вспомнила, что в нем не осталось патронов. Тогда она подумала о веревке и подняла глаза к потолку.
Там был крюк. Наверное, прежде на нем висела люстра или еще какой-то светильник.
Айрин спустилась вниз, отыскала в сарае моток веревки и усмехнулась. Хвала янки, они хотя бы оставили ей шанс добровольно расстаться с жизнью!
В тот миг, когда она, встав на стул, пыталась приладить веревку к крюку, в дверь постучали.
Она спрыгнула на пол, спрятала веревку за спину и обреченно произнесла:
— Войдите.
Дверь открылась, и вошла Сара. Айрин не помнила, чтобы Сара когда-то переступала порог ее комнаты. Странно, что она пришла именно сейчас.
— Что тебе нужно?
— Я хочу с тобой поговорить.
— О чем?
Сара подошла к окну. Хлопок созревал: казалось, по нежно-зеленому морю плывут маленькие белые кораблики. Но посреди этого царства не было видно ни стройных силуэтов женщин в ярких одеждах и с тюрбанами на головах, ни высоких фигур мужчин в сером холсте. Борьба за Темру потеряла смысл, и Сара приняла решение сложить оружие.
— Куда ты собираешься ехать, когда нас выставят отсюда?
Айрин пожала плечами. Она не могла назвать ни одного места на земле, где бы ее кто-нибудь ждал.
— Не знаю. А ты?
— Тоже. И еще я не имею понятия о том, что делать с неграми. Едва ли кого-то из них возьмут в услужение — ни у кого нет денег. А так… они пропадут.
— Когда майор Эванс вернется за тобой, попроси его помочь, он не откажет.
Лицо Сары пошло красными пятнами.
— Ты… подслушивала?
— Нет. Я просто… видела.
Сара сплела пальцы.
— Я не могу так легко нарушить принципы, оборвать корни!
— Придется. Жизнь изменилась, цепляться за прошлое бессмысленно.
— Иногда мне кажется, что во время войны мы питали больше надежд, чем сейчас. По крайней мере, тогда у нас еще был дом, — горько сказала Сара.
— Ничего. Америка большая. Здесь хватит места для всех: и для тебя, и для меня. Что касается негров, никто не говорил им, что на свободе жить будет легче, чем в рабстве.
Жизнь. Айрин задумалась над тем, сколько раз произнесла это слово. Смерть осталась там, за океаном, и еще по пути — в «плавучих гробах», а сюда она прибыла для того, чтобы жить.
Она невольно улыбнулась, вспомнив строки из стихов Уолта Уитмена:
- Живи, старуха жизнь! Играй свою роль,
- как подобает актеру или актрисе!
- А вы принимайте летнее небо,
- вы, синие воды, держите его,
- Чтоб каждый опущенный взор
- мог досыта им насладиться[18].
Когда Сара ушла, Айрин отнесла веревку обратно в сарай.
Когда через пару дней к Темре подъехал всадник на гнедом коне, ему почудилось, будто он вернулся на землю, которую покинул тысячу лет назад.
Алану казалось, будто он видит заново переписанную картину. Штукатурка постепенно обваливалась со стен особняка, и грязно-серые, покрытые плесенью пятна напоминали проказу. Стекла кое-где были выбиты, а дыры заложены досками или заткнуты тряпками. В заросшем травой дворе не было видно ни души, и кругом царила подозрительная тишина.
140 
