очень нудно 
157 
— Я бы хотела помочь этой женщине, — промолвила Сара.
— Я тоже. И не только ей. Нищим белым фермерам, освобожденным неграм, лишенным земли. Север разгромил Юг, и он же должен дать ему будущее. Несколько дней назад отец спросил меня, что я намерен делать дальше. Тогда я не знал, что ответить, а теперь скажу: будет справедливо, если ты займешься благотворительностью, а я — политикой. Полагаю, твое желание и мой долг в сочетании с деньгами Ральфа Эванса могут дать неплохой результат.
Оставшись одна, Хейзел перечитала письмо Алана. Она всегда пыталась отвлечься от собственных эмоций и думать о чувствах других людей. Но сейчас ей не хотелось этого делать.
Написав ей столь откровенно и в таком тоне, он безжалостно разбередил ее раны. Но при этом неосмотрительно открыл свое сердце.
У Алана и Айрин был ребенок. Мальчик, которого звали Коннор. Хейзел вспомнила, что Алан не проявил никаких чувств к осиротевшим, брошенным детям, к мальчику, встреча с которым отнюдь не случайно оставила след в ее сердце.
С той самой поры, как начинают меняться душа, тело и разум и приходит пора взросления, она искала смысл жизни и вскоре нашла. И только она знала, что он заключался не в том, чтобы обрести свободу или служить людям, а в том, чтобы быть непохожей на остальных.
Сейчас все, чего она упорно добивалась и добилась, обернулось против нее самой. Хейзел страдала от одиночества, душевной пустоты и тосковала по обычным вещам: дому, детям, семье. Письмо Алана стало лишней каплей и в без того переполненном сосуде.
Теперь на одной чаше весов была она сама с ее потерянной любовью и желанием сохранить для себя хоть какую-то частичку того, кто — увы! — ее отверг; на другой — Алан с его белой возлюбленной и сыном, которого он совершенно не знал. Зато она, Хейзел, видела мальчика — это невероятное создание, казалось, состоящее из длинных ресниц, шелковистых волос, золотистой кожи, видела и успела полюбить. Теперь, зная чей он сын, она любила бы его еще больше.
Ей предстояло принять решение. И, кажется, она уже знала, каким оно будет.
Утром она, облаченная в легкий пеньюар, готовила кофе в своей квартире. По возвращении в Нью-Йорк Хейзел пришлось переехать в другой район. После четырехдневного кровопролития, произошедшего три года назад и получившего название «Ирландский призывной бунт», давно тлеющая ненависть к цветным и неграм раздулась в пожар, и они предпочитали селиться подальше от мест, наводненных белыми эмигрантами.
Сделав первый глоток, Хейзел раскрыла утреннюю газету и прочла: «30 июля 1866 года в Новом Орлеане (штат Луизиана) был учинен негритянский погром, носивший особо жестокий и организованный характер. Предлогом для погрома явилась попытка бывшего законодательного собрания штата вновь собраться в Новом Орлеане. Ходили слухи, что оно попытается высказаться за наделение негров избирательными правами».
Пробежав глазами еще пару абзацев, она замерла. Далее было написано следующее: «По предварительным данным, за минувшие сутки убито сорок четыре человека, легко ранено девяносто, тяжело — шестьдесят. В числе прочего, участники погрома подожгли приют для цветных сирот. Хотя здание загорелось после того, как монахини вывели из него детей, по непроверенным слухам, среди воспитанников приюта имеются жертвы. В городе по-прежнему неспокойно: полиция советует жителям не покидать домов без крайней необходимости».
У Хейзел перехватило дыхание и задрожали руки. Бросив газету на пол, она немедленно начала собираться в дорогу.
Глава 6
Сестра Меганн обошла детские спальни с лампой в руке. Она проделывала это каждый вечер — то был предпоследний ритуал перед отходом ко сну. Последним была молитва.
Монахиня молилась за всех, поскольку во время службы дети, особенно мальчишки, тайком корчили друг другу рожи, стреляли глазами, а то и камушками, которыми были набиты их карманы. За такие проступки следовало бы сечь, но большинство воспитанников приюта были достаточно биты, чтобы стать совершенно невосприимчивыми к физическим наказаниям.
Иногда сестре Меганн хотелось приласкать какого-нибудь ребенка, но она почти всегда отказывалась от этой мысли, потому что едва ли у нее хватило бы сил и времени сделать то же самое для остальных воспитанников.
Она знала, что их ждет по выходе из приюта в возрасте четырнадцати лет: полурабская жизнь, возможно, хуже прежней. Год назад был принят закон, обязывающий гражданских чиновников представлять в местные суды сведения о чернокожих моложе восемнадцати лет, не имеющих родителей. Такие негры должны были отдаваться в ученичество всем желающим плантаторам вплоть до совершеннолетия. Чему их могли научить на плантациях и что произойдет с ними потом?
157 
