Последние отзывы

  92  

– Тебе нравится твоя работа? – спросила Алиса после недолгого молчания, во время которого я безуспешно ломал голову, что бы сказать такое остроумное.

– Да, нравится.

– Знаменитостей встречаешь?

– Один раз видел Пола Маккартни.

– Ой, я его обожаю! В 1963-м я была на концерте «Битлз», когда они выступали в кинотеатре «Адельфи». Потом пришла в отель «Грешем» и прикинулась его постоялицей, чтобы увидеть их вблизи.

– Сработало?

– Нет. Самое большое огорчение в моей жизни. – Алиса помолчала и, улыбнувшись, добавила: – В смысле, пока не изведала подлинное разочарование. Можно я кое-чем поделюсь?

– Конечно.

– Это касается моей диссертации. Видишь ли, она посвящена творчеству твоей матери.

Я вскинул бровь:

– Вот как?

– Да. Тебе это неприятно?

– Ничуть. Надо, я думаю, тебя уведомить, что Мод мне не родная мать, приемная.

– Я знаю. А как ты попал к приемным родителям? Тебя нашли на крыльце? Или приливом тебя вынесло на причал в Дун-Лэаре?

– Согласно семейной легенде, меня принесла горбунья-монашка из общины редемптористов. Мод и Чарльз хотели ребенка или только говорили, что хотят, и вот он появился.

– А что твои настоящие родители? Ты их не искал?

– Даже не пытался. По правде, мне это не нужно.

– Почему? Ты на них в обиде?

– Совсем нет, – сказал я. – У меня было относительно счастливое детство, что, в общем-то, удивительно, поскольку ни Чарльз, ни Мод мною особо не интересовались. Меня, конечно, не били, не морили голодом или что-нибудь в этом роде. Я не был этакой диккенсовской сироткой, если ты меня понимаешь. Что касается моей родной матери, она, видимо, поступила по обстоятельствам. Я думаю, она родила без мужа, что обычно и пополняет ряды приемных детей. Нет, у меня на нее никакой обиды. Да и что толку обижаться?

– Приятно слышать. Хуже нет, когда взрослый человек винит родителей, среду и прочее в том, что все в его жизни пошло не так.

– То есть ты считаешь, жизнь моя не задалась?

– Что-то в твоем лице говорит, что ты несчастлив. Ой, прости за бестактность.

– Да нет, у меня все хорошо. – Я слегка огорчился, что меня так легко раскусить.

– А вот Фергус вечно перекладывал ответственность на других, что мне в нем, если честно, не нравилось.

– Ты все еще злишься на него? – Я сознавал, что затрагиваю глубоко личное, но вопрос мой уравнивал нас в бестактности.

– Я его ненавижу. – Щеки ее заалели, а пальцы сжались в кулак, словно от резкой боли. – Он мне гадок. Сперва-то я ничего не чувствовала. Видимо, еще не отошла от шока. А потом вскипела и больше не стихала злость, порой просто безудержная. К тому времени уже прекратились вопросы о моем самочувствии, жизнь вроде как вошла в прежнюю колею. Если б он не уехал, я бы ворвалась к нему в квартиру и спящего его зарезала. Повезло ему, что удрал к своим прокаженным.

Я поперхнулся вином и, достав платок, отер рот.

– Извини. – Я давился смехом. – Не подумай, что я глумлюсь, но ты так это сказала…

– Все нормально. – Алиса рассмеялась, и я видел, что ей полегчало. – Если вдуматься, это и вправду смешно. Ладно бы он бросил меня ради Джейн Фонды, это как-то можно понять. Но ради прокаженных? Я даже не знала, что они еще существуют. И вообще узнала о них только потому, что Макс заставлял бессчетно смотреть его любимый фильм «Бен-Гур».

– Что ж, это потеря Фергуса, – сказал я.

– Только не надо меня утешать! – Алиса уже не смеялась. – Все так говорят и все неправы. Это не его потеря. Моя. Я его любила. – Она помолчала и ожесточенно повторила: – Любила. И, несмотря ни на что, тоскую по нему. Просто жалею, что он не был честен со мной, вот и всё. Если б он сказал заранее, что не готов жениться на мне, мы бы сели и всё обсудили, и если б он все равно остался при своем мнении, это было бы трудное, но совместное решение. Мне бы не пришлось проходить через жуткое унижение. А он что? Просто позвонил и сообщил о своей нелепой «боязни», когда я уже была в подвенечном платье. Кем надо быть, чтобы так поступать? И кто я такая, если даже сейчас, появись он, готова броситься в его объятья?

– Я тебе сочувствую, Алиса, – сказал я. – Никто не заслуживает такой жестокости.

– К счастью, меня утешила твоя мать. – Она отерла глаза, набрякшие слезами. – То есть твоя приемная мать. Я с головой ушла в работу. В ее творчество. С тех пор живу и дышу Мод Эвери, ее книги – великое утешение. Она прекрасный писатель.

– Это правда, – сказал я. (К тому времени я уже прочел почти все ее романы.)

  92