5 
У Терезы лицо овальное, кожа светлая, глаза темные, брови густые. Темно-каштановые волосы зачесаны назад и завязаны сзади лентой. Когда Полина глядит на дочь, то видит все это, а еще серьезное, чуть озабоченное выражение лица. Но одновременно она видит и другое, заметное только ей — призрачный отголосок себя, который каждый родитель ощущает в ребенке. Тереза и Полина непохожи: у Полины лицо шире, более плоское, рот крупнее, глаза — зеленовато-серые, волосы — медно-рыжие с проседью. И все равно этот отголосок есть — неуловимый, неформулирумый и в то же время неоспоримый. Вот она, думает Полина. Тереза. И в то же время я. И — никуда от этого не денешься — Гарри.
— Еще кофе? — спрашивает Тереза.
— Мм… Спасибо.
Тереза, Полина и Люк одни в кухне. Все слегка изменилось, как будто ветер задул с другой стороны. Женщины говорят с чуть иными интонациями. Некоторые обертоны исчезли, другие появились. Только Люк, поглощенный своими заботами, все тот же.
— Когда поедешь за покупками, можешь оставить Люка со мной, — предлагает Полина.
Тереза в сомнении:
— Ты работаешь.
— Я могу прерваться и наверстать вечером. Я теперь сама себе хозяйка.
— Тогда хорошо, — говорит Тереза. — Спасибо. Тебе что-нибудь купить?
— Нескафе, — отвечает Полина. — Натурального йогурта. Фруктов. Дай подумать.
— Ага.
Тереза составляет список. Замирает и смотрит на стол. Покусывает губу. Может быть, думает о покупках. Может быть, нет.
Полина глядит на Терезу:
— Что у них там с книгой? У Мориса и этого Джеймса… как его там?
— Солташа. Вроде как переходят ко второй редакции.
— Морис очень плотно работает с редактором.
— Он говорит, Джеймс толковый. Он общается с киношниками и должен проследить за тем, чтобы в книге все было как надо на случай, если с телесериалом все-таки получится.
— Ясно.
— Если я задержусь, Люку можно будет приготовить омлет.
— А Морису? Ему тоже сделать омлет?
— Морис не успеет так быстро проголодаться.
Очень будничный разговор. Впрочем, полезный — договоренности достигнуты, сведения переданы. Улавливаются отзвуки и отголоски — легкая рябь на поверхности. Обычные слова несут дополнительный смысл, в них эхо других событий, других разговоров, других воплощений Терезы и Полины. В каждой их интонации — некая сопричастность. Они говорят не только о списке покупок и ленче, но и о своей общей истории.
Когда Тереза молча смотрела в стол и покусывала губу, для Полины сквозь нее проступила на миг та, другая Тереза, глядящая в другой стол, стоящий на другой кухне совершенно другого дома.
Та Тереза внезапно поднимает глаза и объявляет:
— Я не иду сегодня встречаться с Доном.
— Решила его прокинуть? — спрашивает Полина.
Тереза немного смущена:
— Да нет, не совсем… Просто с ним стало как-то немного скучно… и я подумала, что лучше нам провести этот вечер по отдельности.
— Это называется «прокинуть парня», — наставительно говорит Полина. — Если ты тут все равно собираешься торчать и тебе нечем себя занять, сделай доброе дело, помешай вон в той кастрюле. Я через три часа жду двадцать человек.
Тереза краснеет до кончиков волос. Она сгорает от стыда. Тереза — добрая девочка, и это ее главная беда.
— Переживет, — говорит Полина. — Неделю пострадает и забудет.
— Спасибо, — чуть обиженно отвечает Тереза.
— Потому что он молод и здоров. — Полина внимательно смотрит на дочь. — А ты, значит, осталась на Новый год неприкаянная. Куда пойдешь?
— Буду справлять с тобой, — улыбается Тереза.
— Вот как? Ну тогда тем более тебе есть резон мне помочь. Вот это намажем вон на то и замешаем какой-нибудь пунш, — предлагает Полина.
— Кто придет? — спрашивает Тереза.
Одно эхо из многих, уже заглушённое внешней кутерьмой: Тереза собирает сумку, ищет ключи от машины, Полина берет хнычущего Люка на руки и выносит в сад, чтобы тот не видел, как мать уезжает.
Сад прямоугольником вдается в поле и состоит из трех длинных участков. Когда-то это были отдельные наделы, на которых три семьи выращивали овощи. И цветы — их потомки упорно всходят каждый год. В дальнем конце растут старые яблони, к концу лета на них созревают плохонькие неказистые яблочки. Теперь эти клочки земли, когда-то источник пропитания, объединены в один, заросший густой травой, которую ни у кого не доходят руки подстричь.
5 
