65 
— Вроде да.
— И в итоге это довело ее до… в общем, она перестала быть нормальной во всех смыслах слова. Меня больше всего убивало то, что человек может полностью уничтожить себя собственным презрением.
Полина кивает:
— Бывает и наоборот. Люди сами себя создают.
Она думает о самоуверенности, которой бывает довольно для головокружительной карьеры. Об умении внушить окружающим нужное впечатление.
Приносят еду. Хью начинает рассказывать про похороны:
— Ты была права насчет органа. Гимн звучал бы уж слишком душераздирающе. А вообще ощущение было тягостное. Когда гроб начал опускаться, я подумал… хотя на самом деле Элейн практически умерла уже давно. Она ведь много лет почти со мной не разговаривала.
— Все позади, — мягко говорит Полина. — Теперь будет иначе.
— Да. Я пытался об этом думать.
— Попробуй свою салимбокку. Это ведь она?
Хью берет нож и вилку:
— Мм… Очень неплохо. А теперь расскажи мне про себя. Чем ты последнее время занимаешься.
— Ничем, — отвечает Полина. — Работаю. Смотрю на пшеничное поле.
— Возвращайся в Лондон.
— Нет. Пока, во всяком случае.
Хью уловил что-то необычное в ее тоне:
— Я не понимаю, что тебя там держит.
— Погода. Говорят, лучшее лето за последние пятьдесят лет.
— Чепуха. — Хью пристально смотрит на Полину. — Есть еще что-то. — Он перестает есть. — О, господи… Надо было раньше догадаться. У тебя… у тебя мужчина?
Полина смеется:
— Вот счастье-то было бы! Да нет у меня никого, Хью.
Он вздыхает.
— Боюсь, я рад это слышать. Я бы чувствовал себя еще более потерянным.
Много позже, у себя в квартире, Полина долго не может уснуть. Лежит, слушает городские шумы: завывания автомобильной сигнализации, рев полицейской сирены. Голоса, шаги, хлопанье двери. Все чужое, несущественное.
Она думает о «Далях» в безмолвной тьме. Пытается вызвать их в памяти — запах, ощущение. Только там все существенно. Дом полон лиц и голосов. И главное — там Тереза, сегодня утром на кухне целиком погруженная в свое несчастье.
— Привет! Как Хью?
Тереза вышла встречать машину и смотрит через туман страданий, притворяясь, будто просто рада увидеть мать.
— Как он? — снова говорит она, не замечая, что повторяется.
— Вроде бы оживает. Мы чудесно посидели.
У Мориса в кабинете открыто окно, оттуда доносится скрежетание принтера. Вжж, вжж — снова и снова.
Знаешь, думает Полина, что тебе надо сделать? Сожги его книгу. Замечательно прочищает мозги. Но Тереза не станет этого делать. Она даже страницу-другую не сожжет. Она будет гореть сама, а книгу не тронет.
Полина заходит в дом — разобрать почту, послушать автоответчик. Подруга, которая зовет осенью в Венецию, прислала открытку. Автор книги о нефтедобыче в Северном море оставил сообщение с вопросами.
Время ленча, так что Полина режет себе салат и, прежде чем подняться в кабинет, некоторое время читает газету. Потом садится отвечать на вопросы автора, но лишь тупо смотрит на рукопись, не в силах сосредоточиться.
Я могла бы уехать, думает она. Ничего не видеть, раз уж ничем помочь не могу. Работать в Лондоне, встречаться с подругами, ходить на выставки и поддерживать Хью. В сентябре, кажется, я уже так и так еду в Венецию.
Однако она знает, что не уедет из «Далей». Это лето надо пережить, что бы ни произошло дальше.
Июль плавно перетек в август. Все вокруг выжжено. Вдоль дороги колышутся бесцветные метелки травы и торчат бурые канделябры борщевика. Озерца льна пересохли. Теперь вместо них маки — алые мазки среди полей пшеницы или легкие брызги на обочине. А пшеница почти вся скошена — на стерне, уходящей вдаль, лежит спрессованная в цилиндры солома.
В «Далях» дни ползут своей чередой. Морис приезжает и уезжает. Ему все время что-нибудь нужно: газеты, пиво, вино, канцелярские скрепки… Машина исчезает на дороге в облаке пыли и возвращается через полчаса или через час из поселка, из Хэдбери или где там он был. Отчетливо видно, что ему трудно сидеть на месте. Вечерами он бродит по саду, прихлебывая красное вино. Иногда пропадает часа на два или больше — осматривает достопримечательности, объясняет Тереза, но сама она с ним не ездит.
— Люк зажарится в машине и будет плакать, — говорит она, упреждая слова матери. — Да и вообще я все их видела.
Сейчас в «Далях» по большей части тихо, и только голос Люка звучит постоянно. Он долетает до Полины в открытое окно. Она слышит, как Тереза разговаривает с Люком, но не слышит, чтобы Тереза обращалась к Морису или Морис — к Терезе. До поздней ночи работает телевизор или классическая музыка льется в теплую черноту.
65 
