79 
Она не хотела узнать секрет Роберта, она боялась этого. С огромным усилием она все же заставила себя спокойно идти рядом с ним. Он высоко держал голову, но Синтия, взглянув на его лицо, была потрясена разлитой на нем бледностью и выражением изнеможения.
Роберт открыл дверь в южное крыло. Как и рассказывала ей Сара, галерея была роскошно обставлена, повсюду стояли огромные вазы цветов. Толстые шерстяные ковры скрадывали звук шагов. Роберт словно показывал путь. Синтии казалось, что они вошли в царство грез.
В конце галереи он остановился и в первый раз прямо посмотрел Синтии в глаза.
— Вы не боитесь? — спросил он.
Она не смогла ничего ответить. Она конечно же боялась, но чего и почему, не имела понятия. Роберт открыл дверь. Синтия отлично знала эту комнату — когда-то здесь была спальня ее матери, большая, выходящая окнами на розовый сад.
Шторы в ней были задернуты, комната тонула в полумраке. В воздухе ощущался удушающий аромат оранжерейных цветов и экзотических духов. В алькове стояла кровать, поднятая на возвышение, огромное ложе из резного полированного дерева. Роберт наклонился вперед и включил ночную лампу. Синтия резко вздохнула.
На кровати лежала женщина в белом со скрещенными на груди руками. Между пальцами ее была зажата одинокая лилия. На мгновение Синтии показалось, что она спит, но по неподвижности лица, закрытым глазам и слабой, счастливой улыбке на губах девушка поняла, что видит перед собой смерть. Заметив рыжие волосы женщины, раскинутые по подушке, она поняла все.
— Это ваша мать! — шепотом произнесла она.
— Моя мать, — ответил Роберт. — Она умерла прошлой ночью. Она была больна, безнадежно больна. Последние три недели она ужасно страдала, и я могу только радоваться, что она наконец освободилась.
Синтия смотрела на безмятежное лицо покойной. Когда-то, видимо, эта женщина была очень красива. И хотя молодость ее давно прошла, красота все еще оставалась при ней.
Совершенно естественно Синтия опустилась на колени у кровати и склонила голову. Через мгновение она почувствовала, что и Роберт преклонил колени рядом с ней. Она пыталась молиться об ушедшей душе, о ее покое и отдыхе в надежных руках Господа, но обнаружила, что молится о Роберте. «Я хочу сделать его счастливым! — молилась она. — Помоги мне, пожалуйста, помоги мне!»
Когда Синтия поднялась, глаза ее были слепы от слез. Она была благодарна, когда Роберт взял ее под руку и вывел из комнаты. В галерее ждала Зелли. Лицо старой негритянки опухло от слез. Роберт утешающе похлопал ее по плечу, и затем в полном молчании они двинулись по галерее в обратный путь.
Вернувшись в библиотеку, Синтия поняла, что настал момент, когда она на многое получит ответ. Они прошли к широкому окну, выходившему на озеро. Роберт остановился рядом с Синтией, глубоко засунув руки в карманы и глядя вдаль. Через мгновение он начал говорить.
— Мне о многом нужно рассказать вам, — услышала она его голос, — но не знаю, с чего стоит начать. Я отвел вас наверх посмотреть на мою мать, потому что хотел, чтобы вы увидели, в первый и последний раз, единственную женщину, которую я любил по-настоящему, за исключением, конечно, вас.
— Как давно она в доме, Роберт? Почему я не видела ее раньше?
— Мне хотелось рассказать вам, — объяснил он, — но я боялся. Слишком важно было хранить тайну ее пребывания здесь.
— Но почему?
— Потому что считалось, что она давно мертва! — ответил Роберт.
Синтия смотрела на него в изумлении.
— Позвольте рассказать вам немного о ее жизни, — продолжил Роберт. — Моя мать была женщиной, любившей жизнь и все лучшее, что эта жизнь могла дать. Она так же любила мужчин, как и мужчины любили ее. Некоторым казалось, что она испорченная, но ведь мы любим людей не за то, какими они должны быть, а за то, какие они есть.
Синтия внезапно заволновалась. Она и сама только недавно пришла к такому заключению. Но она не стала перебивать Роберта. Она слушала, не отрывая от него глаз.
— Моя мать четыре раза выходила замуж, но последний брак оказался роковой ошибкой. Три ее предыдущих мужа до конца оставались джентльменами, четвертый же был наглецом, сочетавшим в себе хорошие манеры, неистовую вспыльчивость и почти изуверскую ревность. Он прогнал меня от матери. Мы многие годы жили вместе с ней счастливо, но он был слишком ревнив, чтобы терпеть ее привязанность ко мне. Он оторвал ее также от друзей и от того образа жизни, к которому она привыкла. А потом и вовсе — увез в Мехико, где имел какой-то бизнес. Там он окончательно довел мать до безумия, устраивая ей сцены по самым нелепым поводам. Здоровье матери уже не было таким крепким, как того бы хотелось. Она разболелась по-настоящему, но этот негодяй по-прежнему не давал ей покоя своей ревностью и подозрениями. В конце концов она прислала мне отчаянное письмо, полное мольбы, и я тут же помчался в Мехико, но прибыл туда слишком поздно. В тот день, как я добрался туда, они отчаянно поссорились, и мать, не в силах больше терпеть, впала в безумие и, схватив стилет, который использовался как нож для бумаг, ударила им мужа в горло. Он умер через два часа после того, как я вошел в дом. Я понял, что есть лишь одна возможность спасти мать — тайно вывезти ее из страны. Учитывая ее состояние, мать вряд ли осудили бы за это убийство. Я прекрасно знал, что ее запрут в психиатрической лечебнице… Я смог увезти ее, но, к несчастью, убитый оказался американским гражданином. Полиция начала задавать неудобные вопросы. Мне посчастливилось купить яхту, и мы сбежали сначала в Восточную Индию, а оттуда уже в Европу. Я сменил имя. Услышав как-то о Бетч-Вейле, я решил приобрести его, и, как вам известно, мне посчастливилось. Приехав сюда, я надеялся начать другую, совершенно новую главу своей жизни, в которой моя мать смогла бы занять свое привычное место. К сожалению, ее нельзя было вылечить. За ней заботливо ухаживала Зелли, и, хотя мать не узнавала меня и тех, кто был рядом с ней, по крайней мере, здесь ей было гораздо лучше, чем в любой лечебнице. Только на прошлой неделе к ней частично вернулась память, и она наконец узнала меня.
79 
