34 
— Не в этом дело, — проговорила я, — я вовсе не потому плакала.
Тут я вытерла глаза и взглянула на него. Рядом со мной сидел высокий молодой человек с очень загорелым лицом. Он был без шляпы, а на земле у моих ног с виноватым и извиняющимся видом лежал Джок. Я вытерла лицо платком.
— Простите мое поведение, — сказала я, — но я только что узнала, что умер человек, которого я очень любила.
Как только я произнесла эти слова, у меня снова полились слезы. Я всячески пыталась сдержаться.
— Ничего, поплачьте, — мягко сказал молодой человек. — Иногда полезнее выплакаться, пережить и забыть об этом.
— Разве такое можно забыть? Пережить и забыть, как будто этого не было?
— Это смерть-то? — спросил он. — Ну конечно, смерть вообще не имеет какого-нибудь значения.
— Неужели? — сказала я. Я слишком отупела, чтобы что-нибудь соображать, но все же была счастлива, что рядом оказался кто-то, с кем можно было поговорить, кто мог бы меня понять.
Мы помолчали.
— Вы видите, что напротив нас? — спросил он.
Посередине Серпентайна находился маленький остров.
— Это остров Питера Пэна, — продолжал он. — Вы помните, что он сказал?
Я отрицательно покачала головой.
— Что «умереть — это потрясающее приключение», — процитировал он.
— Для тех, кто остается, это приключением не назовешь, — с горечью сказала я.
— А вам не кажется, что это проявление эгоизма?
И тут мне действительно пришло в голову, что было эгоистично с моей стороны желать Бесси жизни только потому, что я не могла расплатиться с ней за то, что она для меня сделала.
Я почему-то подумала тогда, что Бесси, может быть, и не боялась смерти. Знай она, что ее ожидает, она, наверно, приняла бы смерть так, как принимала жизнь, — с готовностью ко всему и с надеждой на лучшее.
Подумав немного, я сказала:
— Мне кажется, вы правы, для моей подруги это действительно будет приключение.
— Я часто думаю о смерти, — заметил он, — и, честно говоря, я чувствую, что по ту сторону ничего нет — человек просто гаснет, как свечка, — и это не имеет значения, потому что мы все равно ничего не узнаем, при жизни во всяком случае, пока уже не будет слишком поздно. А если допустить, что существует какая-то другая жизнь, то, по законам эволюции, это должен быть шаг вперед, а не назад.
— Я понимаю, что вы хотите сказать: вы не верите, что вас ожидают золотые чертоги, сапфировое море и арфы?
— Да избавят нас от этого силы небесные, — воскликнул он, и в голосе его я услышала смех.
Я достала пудреницу и ужаснулась, взглянув на себя в зеркальце. Молодой человек наблюдал за мной.
— Ну а теперь, — сказал он, когда я кончила приводить себя в порядок, — вам не кажется, что нам следует начать с начала?
— Начать что? — спросила я с удивлением.
— Наше знакомство, — ответил он. — Теперь, когда ваш нос напудрен, я полагаю, нам следует представиться друг другу.
Я невольно улыбнулась. У него была такая забавная манера говорить, со смешинкой в голосе и озорным блеском в глазах. Я вернула ему платок.
— Но кто же нас представит? — сказала я. — Вот в чем вопрос.
— Похоже, Джоку это неплохо удалось. — Он похлопал собаку по холке. — Нам следовало бы обменяться визитными карточками. Но поскольку у меня их нет при себе, придется вам удовольствоваться словесным удостоверением моей личности. Меня зовут Гарри Рамфорд. А вас?
— Линда Снелл, — сказала я и добавила: — Тот самый Гарри Рамфорд?
— Все зависит от того, что вы имеете в виду под словами «тот самый».
— Летчик. Ну конечно, это вы, я узнала вас по фотографиям. Неудивительно, что мысль о смерти вас мало беспокоит.
— Тот самый мистер Рамфорд к вашим услугам, — сказал он, раскланиваясь. — А вы, я полагаю, та самая мисс Снелл, о которой я столько слышал.
— Что же вы слышали? — спросила я подозрительно.
— Я слышал, что… — начал он и остановился. — Нет, я вам лучше не скажу, я думаю, вы и так уже избалованы комплиментами.
— Пожалуйста, скажите мне, — умоляла я его. Но он только улыбался и молчал.
Я рассказала ему все про Бесси. Гарри такой человек, что ему не солжешь — по крайней мере я не могла ему лгать — поэтому сказала ему всю правду, какая я была подлая и как я отплатила ей за ее доброту черной неблагодарностью, а всему виной мой снобизм. И он все понял! Только сказал:
— Мы все не оправдываем надежд любимых нами людей, нам всем далеко до наших собственных идеалов, но, если бы мы достигли их, мы бы, наверно, просто умерли от тщеславия.
34 
