Уильяма возмутил до глубины души снисходительный тон Уэса Хеймера. Думает, раз он футбольный тренер и этакий призовой жеребец, так он и инъекции делать умеет.
– Я заеду к тебе по дороге домой и…
– Я и сам справлюсь, Ритт.
Еще одно оскорбление. Уильям терпеть не мог, когда его называли Риттом. Уэс называл его Риттом с тех самых пор, как они вместе учились в начальной школе. Уэс уже тогда был хамом, да так хамом и остался. Они были ровесниками, а он выказывал Уильяму не больше уважения, чем кому-нибудь из пацанов, которых гонял с мячом по полю. Уильяма это бесило.
Велик был соблазн забрать обратно пластиковый мешочек, в котором лежал набор шприцев и маленькая коробочка с запасом ампул на несколько дней. Но он удержался от соблазна. Положение поставщика Уэса давало ему определенное преимущество и огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Это что такое?
Внезапное появление Мэри-Ли в провизорской ошеломило их обоих. Уэс опомнился первым. Он спрятал пакетик в карман куртки и одарил ее одной из своих фирменных улыбок.
– Мой заказ готов?
Сестра Уильяма ответила на двусмысленный вопрос Уэса жеманной улыбочкой. Как и любая другая женщина, облученная его подкупающей улыбкой, она мгновенно лишилась остатка мозгов.
А ведь они оба перестали бы улыбаться, если бы знали то, что знал он. Уильям мог бы в один миг смахнуть с их физиономий эти идиотские улыбки. Сказал бы, например: «Да, кстати, насчет прошлой ночи и воплей случки, доносившихся из спальни Мэри-Ли…» Но он промолчал. Ему больше нравилось держать свою осведомленность в секрете. По крайней мере, пока.
– Я пришла сказать, что не могу поджарить для вас гренки: электричества нет, – обратилась она к Уэсу. – Линда всегда делает бутерброды с пряным сыром на гренках.
– Я уверен, что все поймут.
– Свежих огурцов или маринованных?
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Картофельной соломки или чипсов?
– Пятьдесят на пятьдесят.
– Дай мне еще пять минут.
Она оставила их. Уэс повернулся обратно к Уильяму и похлопал себя по карману.
– Сколько я тебе должен?
– Я впишу тебе в счет.
– Только без спецификации.
– А то я не знаю! Так ты говорил – Датчу нужно что-то для лица?
Уэс рассказал про порезы, и Уильям дал ему тюбик антисептической мази, бесплатный образец фармацевтической компании.
– Это должно помочь от воспаления. Если не поможет, у меня найдется что-нибудь посильнее.
Уэс прочел этикетку.
– Смотри, погоришь ты на отпуске лекарств без врачебных рецептов.
– О, я так не думаю. Кто же меня выдаст? – простодушно осведомился Уильям.
– Пожалуй, ты прав, – засмеялся Уэс.
Уильям сделал ему знак выйти из провизорской.
Пока они шли по полутемной аптеке, Уэс рассказал ему о последних событиях.
– Просто чудо, как их обоих не сплющило в лепешку. Нам пришлось спускать носилки на веревке, и Датч приторочил к ним Хокинса. Никогда не слышал, чтобы взрослый мужик так вопил, пока мы его поднимали. Бедняге плохо пришлось. Датч не пострадал, только рожа расцарапана, но его впору связывать, потому что Лилли все еще там, наверху, с Тирни. А тут еще пожаловали агенты ФБР. Мало ему личных проблем, так Датч должен иметь дело с ними, да еще и с родителями Миллисент.
– Что новенького по делу?
– Это и я могу тебе сказать. – Мэри-Ли повернулась, когда они подошли к прилавку, за которым она заворачивала бутерброды, и кивком указала на радиоприемник, работавший на батарейках и настроенный на местную станцию. – Прямо сейчас сообщили, что ФБР опознало Синего. Это Бен Тирни.
* * *
Никогда еще Тирни не чувствовал себя таким ослабевшим.
Его лихорадило – отчасти от голода, отчасти от сотрясения. Все тело болело: раны и царапины горели, ушибы ныли. От холода он так крепко стискивал челюсти, что зубы тоже заломило.
Но со всем этим ничего нельзя было поделать. Чтобы выжить, приходилось полагаться только на силу воли.
К несчастью, снегопад его воле не подчинялся. Снег стер границу между небом и землей, уничтожил все ориентиры. Тирни оказался в плену у этой бесконечной белизны. Не видя горизонта, он с легкостью мог потерять ориентировку и безнадежно заблудиться.
И все же он упорно шел вперед, пробираясь сквозь снег, местами доходивший ему до колен. Прежде чем отойти от коттеджа, он завернул в сарай и захватил там лопатку для разгребания снега, которую приметил раньше. Она помогала расчищать тропу, хотя чаще он собственным телом прокладывал себе дорогу сквозь заносы. Лопатка служила скорее тростью: он опирался на нее, когда головокружение грозило свалить его наземь.