109 
Из-за отсутствия привычной мебели на пришлось сидеть на подушках или просто на корточках, с соблюдением при этом рангов, и есть за карликовыми столиками, что вызывало нескончаемые шутки. Среди этого веселья, стараясь держаться не особенно близко и не слишком ревниво смотреть на пару, сидевшую бок о бок на диване — он с аппетитом ел и прилежно пил, как и подобало победителю, а она, с лицом, пылавшим от счастья, наслаждалась его близостью, — я не переставал думать о том, что видел за стенами дворца, и находил мало утешения в своих мыслях. Там была старая смуглая женщина, худая как палка — она несла ведро воды, когда ее накрыл камень, выпущенный из баллисты. Выпавшее из руки ведро откатилось и лежало здесь же, рядом с камнем, размозжившим ее череп.
Но не только баллисты принесли сюда разрушение и смерть. По дороге во дворец я видел маленького мальчика-киприота, лет семи-восьми, который цеплялся за дверь своего дома, не давая войти туда одному из норвежцев. Тот шипел, как гусь. А рядом крутилась тощая желтая собака, завизжавшая в агонии, когда воткнул ей в бок обломок стрелы.
Мог ли я теперь чувствовать жалость к этой старухе, мальчику и собаке? Я, хладнокровно убивший за один день две тысячи восемьсот сорок четыре человека? Я, поднявший руку, чтобы утопить людей в горячей крови…
3
Я не могу писать о свадьбе миледи Беренгарии и Ричарда Плантагенета как свидетель, потому что лежал пьяный на заднем дворе. Я подстригся, надел свой лучший костюм и отрепетировал музыку, которую собирался играть. В последний момент я зашел на кухню, полную пажей и слуг, а также стражников, пивших вино и хватавших куски поджаривавшегося на вертелах и в печах мяса и в самом веселом настроении помогавших друг другу одеваться. И думал о ней, такой, какой только что ее видел. Она была вся в белом с золотом: белоснежное платье с золотыми лилиями, золотистая накидка с белой каймой и такой же подкладкой… и широкий золотой филигранный обруч, сработанный той же семьей искусных мастеров, что воздвигли ажурный золотой алтарь в памплонском соборе, окружал ее шею и закрывал шрам. Красивая, лучащаяся счастьем… И я представлял себе, давно пережив это в своих снах, как ее черные благоухающие волосы, холодные, но дышащие теплом, теплые, но таящие в себе холод, рассыплются по груди любимого, как раскроются розовые губы и начнется поцелуй, мягкий, потом настойчивый при встрече с зубами и снова мягкий и нежный после соприкосновения языков. Я переживал во сне все интимные прикосновения плоти — колен, живота, грудей и бедер, кроме одного — каждый раз к моменту завершения сон уходил, я просыпался и, охваченный чувственной истомой, устремлялся к колодцу, потому что холодная вода, будь она освящена или нет, всегда большое благо. И я часто приходил к миледи подавленный, опустошенный, оглушенный, но ничего не забывший и думал: «Если бы ты только знала, что тебе предстоит, как ты будешь возмущена, бесконечно шокирована, обижена и оскорблена!»
Я сидел, размышляя об этом, а песок в песочных часах перетекал в нижний резервуар, подгоняя время к моменту, когда они станут мужем и женой перед Богом. И пил в поисках забвения, которое мне обычно приносило достаточное количество выпитого вина. Забвение уходило, и я пил снова. Потом я внезапно обнаружил, что лежу под скамьей на кухне и что меня вырвало. На стенах горели светильники, потому что уже был вечер, на вертелах шипело мясо, свадебная церемония давно закончилась, и празднество шло полным ходом. Из залы доносился громкий, ликующий звук арфы, на которой кто-то мастерски играл.
Я остановил слугу, тащившего пустые тарелки.
— Кто это там играет?
— Дочь Старого Айкаймо, — довольно невежливо бросил он.
Я прислушался. И отвернулся. На свадьбе миледи не понадобилась даже моя музыка.
4
Дочь Исаака Кипрского упоминается в большинстве песен и в некоторых серьезных описаниях Третьего крестового похода, и во многих из них содержится намек на то, что брак Ричарда и Беренгарии распался по ее вине. Эта история, в которую люди горячо поверили и взволнованно пересказывали друг другу, была попыткой объяснить необъяснимое, но в ней так же мало правды, как в прежних слухах о его флирте с племянницей Танкреда и в последующих Обвинениях Ричарда в любовной связи с сестрой Саладдина.
С самого начала было совершенно ясно, что брак их обречен, но в этом нельзя было обвинить ни одну женщину. Если, конечно, не было какой-нибудь безымянной, не попавшей в летопись, когда-то забравшей себе всю любовь к женщине, на которую он был способен. Я могу поручиться за то, что он не провел ни минуты наедине с принцессой-киприоткой, которую мы называли Лидией. У нее было восемь христианских имен, и все очень красивые, но английские солдаты дали ей это имя. Англичане всегда с большим расположением относятся к своим врагам, особенно после того, как их разобьют, и проявляют свое расположение, наделяя их кличками. Исаак всегда был Старым Айкаймо, а Лидию всегда называли дочерью Айкаймо или же принцессой Айкаймо.
109 
