очень нудно 
34 
— Мария не питает к нему никаких чувств, и тем не менее они сейчас в постели. — Ее терзала мысль о собственной судьбе, но слова эти относились и ко мне, и к Блонделю — ко всем несчастным безответно влюбленным всего мира.
Сразу же после свадьбы отец отправился на зимнюю охоту Гранью. Вечером накануне отъезда он послал за мной. Паж, пришедший с его запиской, сказал, что его величество особо пожелал, чтобы в его личные апартаменты меня проводил Бланко. Это было унизительно, но и свидетельствовало об отцовской заботе, потому что после небольшого дождя ударил мороз и мостовая была скользкой.
Оказавшись в самой уединенной комнате непривычно аскетичных отцовских апартаментов, я поняла, что он чем-то взволнован. Как только я села, протянув ноги к огню, с бокалом вина в руке, устроившись в высшей степени уютно и удобно, он поведал мне свои заботы.
— Послушай, Анна, утром я уезжаю в Гранью и перед этим хочу поговорить с тобой о Беренгарии. Мне не хотелось портить ей ни рождественские праздники, ни свадебные торжества, но я получил доклад Сатурнио и теперь убежден в том, что надеяться больше не на что. Старый, тертый шпион — хотя он и ненавидит это слово — в своем рождественском послании сообщил, что, насколько ему удалось выяснить, помолвка остается в силе и не ставится под вопрос. Он даже ухитрился пробиться с этим к Генриху Английскому, но, к сожалению, когда начал излагать существо дела, с тем случился припадок. Я никогда не слышал о том, что он предрасположен к припадкам, а ты? По-видимому, так оно и есть. Генрих упал на пол и стал жевать тростник циновки. Сатурнио пришлось уйти, отказавшись от расспросов. Но он уверяет меня в том, что продолжил свое расследование по другим каналам и убежден, что никакой надежды нет.
— Он связывает припадок со своим вопросом?
— Да нет же! Это было просто достойное сожаления совпадение, — ответил отец, однако потеребил пальцами бороду, и во взгляде его мелькнула тень сомнения. — Сатурнио пишет об этом эпизоде как о большой неудаче.
— Все это кажется мне очень подозрительным. Вы вскользь упоминаете в разговоре с Ричардом о принцессе Алис, и он хватается за алебарду с угрозой раскроить вам череп; упоминание о ней же вызывает припадок у Генриха. Мой отвратительный, отравленный подозрительностью ум позволяет мне связать эти два очаровательных инцидента. Но как бы я ни была подозрительна и какие бы выводы ни делала, отец, я, кажется, догадываюсь, что вы хотите мне сказать. Не следует ли понимать вас так, что я должна осторожно сообщить эту новость Беренгарии?
Отец кивнул.
— Она будет плакать, а я, сказать по правде, не могу видеть ее плачущей. — Он посмотрел на меня с некоторым сомнением. — Есть и кое-что еще. Ее руки просит император Кипра, Исаак Комненус. Мне сообщили, что со дня на день к нам должны приехать эмиссары. Как ты думаешь, Анна, тебе удастся подготовить ее к их визиту, прежде чем они появятся здесь? — Он налил себе немного вина и выпил его, как отвратительное лекарство. — Я желаю Беренгарии счастья и не хочу силой выдавать ее замуж. Разве я не сделал все возможное, чтобы она получила того, чей образ овладел ее фантазией? Но мне не удалось ей помочь. Ты же понимаешь, самой очаровательной принцессе в христианском мире идет двадцатый год, а она даже не помолвлена. Фантастика! Я не хочу ее принуждать, но желал бы видеть дочь замужем, потому что нет на свете более жалкого зрелища, чем неприкаянная старая дева.
Произнеся эти слова, он понял, что говорит их той, которая никогда не сможет стать никем другим, и смутился, как деревенский парень. Я подумала о его бесконечной доброте ко мне, щедрости и великодушии и поспешила ему на помощь:
— Сир, старая дева — это женщина, отвергнутая брачным рынком, а поскольку я на него никогда не выставлялась, то такое название ко мне неприменимо. Поэтому, прошу вас, пользуйтесь им сколько угодно, вы не задеваете моих чувств. И одна из причин, по которой я люблю разговаривать с вами, состоит как раз в том, что вы не замечаете ни моего уродства, ни пола, ни возраста.
— Твое несчастье, Анна, — упрек мне, и не было дня в моей жизни, чтобы я не мучился этим. Будь я…
— …лучше, я бы этого не пережил, — закончила я за него фразу. — Сир, уверяю вас, что я в общем-то благодарна за то, что живу на свете. А виноватой в своем уродстве считаю одну лишь мать.
И это была правда.
Историю моей матери мне как-то, будучи в подпитии, рассказала Матильда. Мать была одной из фрейлин королевы Беатрисы, не слишком красивая, по словам Матильды, но очень остроумная. В ее обществе нельзя было провести ни минуты без смеха. Я хорошо представила себе сентиментального короля, еще молодого, сильного человека, в один прекрасный день вышедшего из комнаты, где была заточена его любимая сумасшедшая королева, и встретившего смеющуюся, веселую даму. Он взял ее — нет, не из любви и не из склонности к разврату, а увидев в ней прибежище в своем несчастье. Она забеременела и уже чувствовала шевеление плода, когда состояние безумной королевы настолько ухудшилось, что казалось, бедняжка умрет со дня на день. Моя мать, страстно желая остаться при дворе, побоялась, что о ней не подумают или просто забудут, и поэтому стала носить сработанный кузнецом железный корсет.
34 
