очень нудно 
55 
Я ощупью подошла к столу, где лежали свечи, зажгла и поставила их — одну Пречистой Деве, другую святой Агнессе, покровительнице Беренгарии, и третью своей, святой Веронике. Потом я преклонила колени и стала молиться со страстной истовостью, которой не чувствовала уже много лет, с того времени, как молилась о том, чтобы выпрямилась моя спина и я стала похожа на всех остальных детей. Теперь же я снова молила о чуде, умоляя Христа, всех святых архангелов, ангелов и прочих небожителей о том, чтобы моя ложь перестала быть ложью, чтобы она превратилась в правду и Ричард не женился на Алис.
Но я была достаточно предусмотрительна и добавила, что если он уже женился на ней и моя ложь откроется, то пусть Беренгария перенесет этот удар не слишком тяжело, откажется наконец от своей навязчивой идеи и будет жить дальше…
Домой я вернулась, как мне думается, в несколько бредовом состоянии. Последние шесть дней были далеко не веселыми, а этот, заканчивающийся, утомил меня как физически, так и духовно. Но я заставила себя подняться в комнату отца, где нашла Матильду, готовую улечься спать. Принцесса, по ее словам, уже час как спала.
— Ее навестил его величество?
— Да. И остался очень доволен, — вызывающе заметила старуха. Судя по всему, она относила улучшение самочувствия Беренгарии на счет одного лишь поссета.
Но завтра… завтра…
— Тогда я, пожалуй, пойду спать, — сказала я.
— У вас усталый вид, — заметила Матильда. И голос ее подобрел.
Я медленно спустилась с лестницы, прошла через изрытую копытами турнирную площадку и подошла к Башне королевы. Фонарь на нижней площадке лестницы коптил и почти не давал света. Я дважды позвала Бланко, но ответа не последовало, и я, собрав остатки сил, на четвереньках поднялась по ступенькам.
В солярии никого не было, но огонь в камине еще теплился, и рядом лежала связка веток для разжигания его утром. Руки у меня были ледяными от холодных каменных ступеней и я положила одну ветку, а потом и другую на тлеющие уголья, и они тут же вспыхнули ярким пламенем. Я присела погреть руки у огня, слишком уставшая, чтобы дойти до кровати и связно о чем-то думать.
Услышав движение на лестнице за дверью, я подумала, что это Бланко возвращается в свою конуру. Но дверь в солярий отворилась, и я, подняв глаза навстречу входящему, отчасти из любопытства, отчасти в тревоге, увидела стоявшего в проеме двери Блонделя. Я не поверила своим глазам, поскольку часто мысленно вызывала его образ, зная наверняка, что никогда больше не увижу его во плоти. Все в тот день было нереальным.
Я смотрела не отрывая глаз. Он стоял в своем синем плаще — я видела это в неверном свете пылающих веток, — и в руках у него тоже было что-то синее.
— Ваша милость… — заговорил он.
И я, хотя не верила своим глазам, ушам не поверить не могла.
— Блондель, вы вернулись…
— Да, ваша милость. Я вернулся. Я выяснил все, что вы хотели знать, но это было не для письма. И я очень соскучился по дому.
Синим предметом в его руках оказался букетик полевых гиацинтов, которые цыганята обычно продают на дорогах прохожим. «В руках у него был букет…» Я солгала, я молилась, я послала его в далекий путь, чтобы он обрел новую жизнь. И вот он здесь. Соскучился… Мысли мои кружились колесом.
— Скажите мне, — воскликнула я, и мне показалось, что голос мой донесся откуда-то с большого расстояния, прорываясь сквозь гром, — какие новости, Блондель, какие новости вы нам привезли?
Из дальнего угла неумолимо ввинчивающегося в меня мрака донесся его голос:
— Ричард Плантагенет. Алис…
Чудо, о котором я молила Бога, свершилось. Моя ложь не была ложью. Едва я успела узнать такую важную вещь, как бешено крутящийся мрак обрушился на меня.
Часть третья
ПАЛОМНИК ЛЮБВИ
1
Рассказывает Элеонора Аквитанская, Волчица, Леди Золотой Башмак, одно время бывшая королевой Франции, позднее — королевой Англии, мать Ричарда Плантагенета.
Когда мой последний шпион, преданный мне бродячий торговец Альберик, сообщил о том, что в Дувр прибыл Ричард, я стала оценивать свои шансы на встречу с сыном до свадьбы. У меня не было сомнений в том, что эта вызывающая столько разговоров, много раз откладывавшаяся свадьба наконец-то состоится. Наверное, меня пригласят в Вестминстер, на несколько часов наденут на голову корону, соберут всю английскую и французскую знать, благожелательную, любопытную и язвительную — которая будет твердить о том, как хорошо, что мое здоровье так своевременно улучшилось. Пару раз это случалось и раньше во время моего шестнадцатилетнего изгнания — всего пару раз, когда Генриху было выгодно продемонстрировать миру, что у него все же есть королева, или показать народу моего собственного герцогства, что я еще жива и не изувечена.
55 
