131 
И он может позволить себе роскошь провести бо́льшую часть этого дня с Люси.
Умывшись и одевшись, Дэвид за завтраком обсудил с Фредом насущные дела графства и предстоящий рейд. Дэвид не стал бы вовлекать Фреда, но пришлось, поскольку из-за долгого бездействия орда совсем отбилась от рук.
– Твоя задача – вести наблюдение, – сказал Дэвид. – Адой будет отслеживать дальние сигналы наверху. Тебе в помощь, в качестве посыльных, я дам пару-тройку мальчишек.
– Ты готов рисковать ими, а не мной?
– Риск у них в крови, и они умеют быстро передвигаться по окрестностям в темноте. Иногда они этим занимаются просто ради удовольствия.
– Я тоже учусь.
– Ты останешься здесь и отправишь посыльного, если поблизости появится Ллойд или будет замечен «Таурус».
– Надеюсь, что «Марианна» сможет подойти незамеченной – у рулевых молодые, зоркие глаза, а у судна темные паруса, в то время как у военного корабля – белые, так что их видно даже при свете звезд.
Удовлетворенно кивнув, Дэвид встал.
– Я в поместье – вместе с семьей иду в церковь.
Фред улыбнулся.
– Везучий ты.
Дэвид ответил вполне серьезно:
– Дай бог, чтобы мне и дальше везло.
По пути он едва успевал отвечать на приветствия жителей деревни: у мужчин горели глаза в предвкушении ночного рейда и добычи. Дэвид и сам ощущал небывалый подъем. Благоразумие заставляло его метаться между риском и безопасностью, однако накануне операции всегда уступало место азарту, а потом, во время рейда, острому как лезвие ножа восторгу.
Дэвид увидел свою возлюбленную, красивую и сияющую, залитую утренним солнцем, радостной улыбкой встречающую новый день, и почувствовал себя необыкновенно счастливым. На Люси было все то же коричневое платье и блеклая шляпка. Дэвид видел ее и в более изысканных нарядах, но никогда она не казалась ему такой красивой, как сейчас. Локоны, выбившиеся из-под шляпки, служили прекрасным обрамлением для ее сияющего личика. Она действительно богиня, и он, как павлин, аж раздулся от гордости, что у всех на виду поведет эту красавицу в церковь.
* * *
Люси не стала скрывать перед Дэвидом ни свою любовь, ни радость, потому что понимала: отныне между ними секретов нет.
Они держались за руки, когда вместе с семейством и слугами шли на звук церковного колокола. Их путь лежал сначала через сад поместья, а потом по дороге, вившейся между палисадниками, разбитыми перед деревенскими домиками.
Когда они оказались наконец на мощенном светлым камнем церковном дворе, Люси спросила:
– А сколько лет церкви?
– Чуть больше сотни. Старая рухнула. Из-за слабого фундамента.
– Надеюсь, Крейг-Виверну такое не грозит – его явно строили на века.
Дэвид улыбнулся.
– Если со временем не размоет утес, на котором он стоит, а такая вероятность не исключена.
«Но не на нашем веку», – подумала Люси.
Хоть церковь и была более новой по сравнению с той, куда она ходила в Лондоне, служба проводилась традиционно. Большинство прихожан имели в этом краю глубокие корни: их предки поселились здесь много веков назад – возможно, еще до завоевания. Люси читала, что поблизости есть карьеры, в которых добывался камень еще во времена Римской империи.
После службы все вышли на залитую солнцем улицу и, как обычно, стали обмениваться новостями или просто беседовать о том о сем. Люси представили доктору и его семье. Как выяснилось, он очень надеялся устроить на побережье курорт с морскими купальнями. Люси, которая была бы рада поддержать любой бизнес, мысленно задалась вопросом, а как курорты будут сочетаться с вылазками контрабандистов.
Постепенно все разошлись по домам, а Дэвид решил показать Люси кладбище. Как и на любом старом погосте, здесь было множество каменных надгробий всевозможных размеров и разных столетий.
– И твоя семья здесь похоронена? – спросила Люси. Дэвид кивнул, и она поняла, что однажды и сама упокоится тут. Мысль была странной, но не неприятной.
– Клинты похоронены в другой части, а здесь только Керслейки.
Классический постамент, на всех сторонах которого было выбито «Керслейк», был окружен скромными надгробиями. Читая имена, Люси поняла, что многие захоронения датируются шестнадцатым веком. Титул баронета стали указывать в семнадцатом веке, а имена Натаниель и Генри чередовались, кажется, с самого начала. Во многих могилах лежали семьи, но на одном маленьком надгробии было выбито только одно имя:
131 
