15 
В какой-то миг все в корне изменилось. Щупальца по-прежнему продолжали перебирать мозг пленника по крошечным частицам, но боль исчезла, и обессиленный моррон тут же затих, обмяк и, наслаждаясь потерей чувствительности изуродованной плоти, повис на раскачивающихся цепях. Еще недавно желанное забытье так и не наступило, хотя теперь в нем уже и не было никакого смысла. Анри не страдал, а сам факт, что у него в голове копошатся инородные тела, уже настолько казался пленнику привычным и обычным, что вызывал лишь досаду, но никак не страх и не отвращение. Моррон знал, чем все закончится, ведь эта пытка повторялась много-много раз. Не получив искомого, щупальцы с позором удалятся, и его окровавленное, разодранное изнутри тело останется раскачиваться на цепях, медленно восстанавливаясь для новой пытки. Так уже бывало не раз, и у впавшего в отчаяние бессмертного воина не было оснований полагать, что этот проклятый замкнутый круг когда-нибудь будет разорван. Анри и представить себе не мог, как скоро это случится и что уже через пару секунд наступит избавление, о котором он так долго и страстно мечтал.
В череду привычных событий внезапно ворвалось новое, неизвестно чем грозящее явление. Уши мерно раскачивающегося на цепях моррона пронзила острая, резкая боль, как будто в них сразу с обеих сторон ударили молнии. Закричать Анри не успел, сошедшиеся в его голове электрические разряды парализовали все до единой мышцы тела и объяли пламенем терзаемый щупальцами мозг. Нет, конечно, на самом деле никакого огня внутри головы моррона не вспыхнуло, но неспособному в этот момент даже худо-бедно дышать Фламмеру показалось, что ему за считаные доли секунды выжгли все содержимое черепной коробки, включая глаза, которые, по его субъективному ощущению, вот-вот должны были раздуться и лопнуть.
Странное состояние продлилось чуть долее секунды, а затем началось твориться то, что моррон никак не мог объяснить. Клубок щупальцев задергался и распался. Большинство мерзких отростков оказались мертвы и начали с поразительной скоростью распадаться, как растворяется сахар, брошенный в кипяток. Те же немногие мучители-прутики, что пережили тепловое воздействие неизвестной природы, стали поспешно выползать из головы по проторенным ранее в теле канальцам. Однако бегство их не спасло. Высокая температура следовала за ними по пятам, охватывая один за другим участки бессмертного тела. Пожар без дыма и огня, возникший в голове моррона, сперва переместился в шею, а затем проследовал в грудь, где и затух, но только после того, как догнал и сгубил последний, инородный отросток.
В следующее мгновение моррона с ног до головы обдало обжигающим холодом, как будто дунул огромный северный великан, непонятно зачем посетивший тюрьму и неизвестно ради чего решивший навеки превратить пленника в скульптуру изо льда. Сознание тут же померкло, но всего за миг до того, как связь с окружающим миром была потеряна, Фламмер увидел, как лопаются крепкие цепи, на которых он так долго провисел, а также услышал надсадный отрывистый рев трубы. В тюрьме что-то случилось, стражники подняли тревогу…
* * *
«Семь бед – один ответ!» – Дарк не ставил под сомнение правдивость этой народной мудрости, но его личный опыт убеждал, что она до конца не доработана. И хоть краткость, как известно, является сестричкой таланта, но далеко не всегда родные сестры похожи друг на друга как внешне, так и характерами. Порой случается, что одна сестра – писаная девица-красавица, а на другую без содрогания не взглянешь; одна сам образец кротости и иных девичьих достоинств, а другая – хитрая, спесивая, самовлюбленная пройда, которой палец в рот не клади. Краткость выражает лишь основную мысль изречения, опуская когда несущественные, а когда и весьма значимые нюансы, в корне меняющие смысл поговорки. За семь бед действительно приходится отвечать лишь однажды, и с этим трудно поспорить, но в жизни частенько выходит так, что беды творят одни, а держать ответ за них вынуждены другие. Надо признаться, это весьма несправедливое разделение труда – одни варят кашу из неприятностей, а другие ее как могут расхлебывают, платя втридорога за чужие грешки иль глупости!
Вернувшись в звериную нору, Дарк не бросился сразу вскрывать бочонки, а какое-то время расхаживал по убежищу взад-вперед, не столько размышляя над дальнейшими действиями, сколько уповая на чудо. Ему почему-то казалось, что Румбиро Альто и Сыны Великого Горна не могли, просто не имели права погибнуть. Он надеялся… он искренне надеялся, что вот-вот в опустевшем логове вновь возникнет магическое свечение, из которого гордо выйдут старый друг и еще хотя бы парочка-тройка израненных, но все же способных воевать гномов. В этом случае проклятые узилища-бочонки можно было бы вообще не вскрывать и по завершении опасного похода так и доставить в них агентов разведки пред светлые очи фон Кервица; изрядно пьяных, ничего не знающих и не помнящих, но зато живых и здоровых. Аламез был даже готов часть пути пронести один из бочонков на собственных плечах, лишь бы не будить занудливой, своенравной Ринвы и не выслушивать ее недовольного бурчания, сводящего с ума ничуть не хуже, чем капли холодной воды, непрерывно барабанящие по темечку. Но более моррон опасался не постоянных, неприятных разговоров, а губительной непредсказуемости, которой просто веяло от девицы. Чутье редко подводило Дарка, и теперь оно ему подсказывало, что навязанные ему попутчики еще натворят немало бед, за которые ему придется сурово расплачиваться, и не исключено, в конце концов, поплатиться собственной головою.
15 
