очень нудно 
56 
— Классная штука, да? — говорит мальчик.
Интересно, мои отпечатки пальцев уже в системе? Когда Эдисон был в детском саду, я однажды сходила с ним на День общественной безопасности, где у него взяли отпечатки пальцев. Он был напуган, и я поначалу тоже. Тогда я считала, что бояться мне нужно только одного: что его когда-нибудь заберут у меня и что страшнее этого ничего быть не может.
Мне никогда не приходило в голову, что меня могут забрать у него.
Потом меня ставят к шлакоблочной стене и фотографируют анфас и в профиль.
Молодой полицейский ведет меня в единственную камеру, имеющуюся в нашем участке, маленькую, темную и холодную. В углу я вижу унитаз и раковину.
— Простите, — говорю я, откашлявшись, когда за мной захлопывается дверь. — Сколько мне здесь сидеть?
Он смотрит на меня, не без сочувствия.
— Сколько понадобится, — загадочно говорит он и уходит.
Сажусь на скамейку. Она сделана из металла, и холод тут же проходит через мою ночную рубашку. Мне хочется в туалет, но я стесняюсь делать это здесь, в открытом месте, ведь за мной могут прийти в любую секунду.
Позвонил ли Эдисон Адисе? Пытается ли она уже вытащить меня отсюда? Рассказала ли ему Адиса об умершем ребенке? Считает ли меня виноватой мой собственный сын?
Внезапно мне вспоминается, как двенадцать часов назад я в особняке Хэллоуэллов под классическую музыку макала хрустальные нити в раствор аммиака. Несочетаемость тогдашнего и нынешнего моего положения заставляет меня подавиться смехом. Или всхлипом. Я уже не могу отличить.
Возможно, если Адисе не удастся вытащить меня отсюда, помогут Хэллоуэллы? Они знают нужных людей со связями. Но сначала придется рассказать о том, что случилось, маме, и, хоть она будет защищать меня до смерти, я знаю, что какая-то часть ее будет думать: «Как до этого дошло? Как могла эта девочка, ради счастливой жизни которой я гнула спину, оказаться за решеткой?»
И я не буду знать, что ответить. На одной стороне качелей мое образование, мой сертификат медсестры, двадцать лет службы в больнице, мой чистенький маленький дом, моя безупречная «Тойота РАВ4», мой сын, принятый в общество Национальная честь[18], — все эти строительные блоки, из которых состоит мое существование; но на другой стороне громоздится одно-единственное качество, которое настолько тяжело, что постоянно перевешивает: моя коричневая кожа.
Что же…
Усилия не были напрасными. Я все еще могу использовать свое образование и годы, проведенные в обществе белых людей, в свою пользу, чтобы полицейские поняли, что это недоразумение. Я, как и они, живу в этом городе. Как и они, плачу´ налоги. У них намного больше общего со мной, чем с этим злобным фанатиком, который все начал.
Не знаю, как долго я сидела так в камере, часов у меня нет, но этого времени хватило, чтобы у меня в груди загорелась искорка надежды. Поэтому, услышав, как лязгают засовы, я поднимаю голову с благодарной улыбкой.
— Я отведу вас на допрос, — говорит молодой офицер. — Я обязан, гм… ну, вы понимаете… — Он указывает на мои руки.
Я встаю.
— Вы, наверное, устали, — говорю я ему. — Не спали всю ночь.
Он пожимает плечами, но при этом краснеет.
— Кто-то же должен это сделать.
— Ваша мама наверняка гордится вами. Я бы точно гордилась. Мой сын, думаю, всего на пару лет моложе вас. — Я выставляю перед собой руки, глядя на него широко раскрытыми невинными глазами, и он опускает взгляд на мои запястья.
— Знаете, наверное, мы без этого обойдемся, — помолчав, говорит он, берет меня под локоть и, крепко держа, выводит из камеры.
Улыбку я прячу. Для меня это маленькая победа.
Меня оставляют одну в комнате с большим зеркалом, которое, я уверена, на самом деле является окном в соседнее помещение за стеной. На столе стоит магнитофон, над головой тихо гудит вентилятор, хотя здесь и так прохладно. Я складываю руки на коленях, жду. На свое отражение я не смотрю прямо, потому что знаю, что за мной наблюдают, поэтому вижу себя лишь мельком. В ночной рубашке я похожа на привидение.
Отворяется дверь, и входят два детектива, мужчина, здоровенный, как буйвол, и крошечного росточку женщина.
— Я детектив Макдугалл, — говорит мужчина. — Это детектив Леонг.
Она улыбается мне. Я пытаюсь передать ей свои мысли. «Вы тоже женщина, — думаю я, надеясь на телепатию. — Вы — американка азиатского происхождения. Вы бывали в моей шкуре, по крайней мере догадываетесь, каково это».
56 
