54 
— Спокойно!
Габриэль уже поднимал руку, чтобы постучать в дверь, но среагировал мгновенно — его крепкие пальцы сомкнулись на ее запястье и не дали Рэйчел упасть, когда она покачнулась.
— Прошу прощения. Я не думал… — Похоже, он нервничал не меньше ее. — Я был уверен, что ты слышала, как я поднимаюсь по лестнице.
— Я… у меня голова была занята другим.
Рэйчел едва дышала.
— У меня тоже. — Он сопроводил эти слова ироничной усмешкой. — Я подумал и… Рэйчел, я так виноват! Но я не мог думать спокойно!
— Я понимаю…
— Я не мог думать вообще, только реагировать. Я не мог поверить случившемуся, не мог ничего воспринимать. Все это чересчур для меня.
— Я знаю… — снова попыталась что-то сказать Рэйчел, но Габриэлю надо было выговориться.
— Наверно, так должны чувствовать себя заложники или те, кто долго был в плену: они страстно желают свободы, мечтают о ней, молятся о ней, а когда она приходит, не знают, что с ней делать и верить ли себе. Я был напуган, Рэйчел. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Габриэль, я знаю!
Она взяла его за руку, и на этот раз он не сопротивлялся, не пытался оттолкнуть.
— Поверь, я чувствовала то же самое.
Его губы иронично скривились.
— Ага, полагаю, ты…
Он остановился на полуслове, словно впервые увидел ее. Его лицо окаменело.
— Рэйчел, какого черта ты на себя все это надела?
— Не помнишь?
Почувствовав легкость в сердце, Рэйчел закружилась перед ним, демонстрируя серебристое кружевное платье, которое было на ней в день девятнадцатилетия.
— Не помню? — Его голос стал вдруг густым и тяжелым. — Да я никогда не смогу забыть его! Но оно какое-то совсем другое…
Рэйчел легко рассмеялась — откровенный взгляд Габриэля говорил о беспочвенности ее недавних сомнений.
— Просто я выросла с тех пор, когда последний раз надевала его.
— Да, это уж точно.
Его глаза задержались на ее груди, скользнули вниз, где тонкий материал натянулся на бедрах. Если платье выглядело слишком коротким и пять с половиной лет назад, то сейчас было положительно непристойным.
Но именно к этому эффекту она и стремилась. Тем не менее Рэйчел задержала дыхание. Ставки были сделаны: все или ничего.
— Ты действительно выросла, — торопливо выдохнул он. — И там, где надо. Ты уже не выглядишь девочкой…
— Потому что ее уже нет, Габриэль. — Ее голос дрожал. — Мы оба изменились с тех пор и, как это старое платье, уже не подходим себе прежним. Надо освободиться от всего старого, нельзя двигаться назад, только вперед — если ты хочешь…
Она не могла продолжать. Ее глаза молили о понимании, сердце было готово остановиться, когда он в ответ не произнес ни слова. Его нахмуренные брови не предвещали ничего хорошего. Но тут он медленно кивнул, и сердце у нее снова неистово заколотилось.
— Я хочу, — проговорил он, и в его голосе была такая неистовая страсть, что у нее перехватило дыхание. — Боже мой, Рэйчел, я хочу этого больше всего на свете. Я хочу тебя…
Он тяжело выдохнул и неуверенно протянул руку, чтобы коснуться ее щеки.
— Любовь моя, я был в аду пять с половиной лет. Это худшие годы моей жизни. Все это время на тебе был проклятый знак: «Руками не трогать! Не прикасаться! Категорически запрещено! Посторонним вход воспрещен!» Я заставлял себя сдерживаться, никогда не думать о тебе как о женщине. Невозможно было так сразу забыть об этом…
— Я знаю, — тихо ответила Рэйчел. — Должна была знать. Я виновата…
Он нежно прижал руку к ее губам.
— Это уже прошло, — проговорил он. — Прошло навсегда. И чтобы доказать это…
Он наклонился и коснулся ее губ, сначала нежно, но постепенно поцелуй становился горячей, жарче, требовательнее. Голова Рэйчел закружилась от счастья, пока неожиданный звон не вернул ее к реальности.
— Что это?
Улыбка Габриэля была совершенно мальчишеской, его глаза сияли радостью, когда он поднял левую руку и показал бутылку шампанского, которую держал за горлышко.
— Я решил, мы можем отпраздновать в частном порядке, — повторил он ее слова, произнесенные пять с половиной лет назад.
И Рэйчел вдруг показалось, что не было этих лет непонимания, обмана, недоверия и сердечной боли, они ушли, испарились, как тяжелый туман под солнцем.
54 
