Глава 4

Элизабет побледнела, глаза у нее стали огромными. Немного придя в себя, она недоверчиво выдохнула:

– Этого не может быть!

Роган принял ее слова с мрачным, но спокойным видом. И то сказать, не каждый день слышишь, как человек обвиняет собственного отца в убийстве матери!

Он резко поднялся:

– Пойдемте отсюда.

Элизабет Браун тоже поднялась, но продолжала смотреть на него во все глаза. Потрясенная услышанным, она чуть не забыла сумку, висевшую на спинке стула, но вовремя спохватилась и повесила ее на плечо.

Когда они уже оказались на тротуаре, она нерешительно произнесла:

– Роган?

Роган, ведший ее туда, где она оставила машину, повернул к ней суровое лицо.

– Нет, это не то, о чем вы подумали. Отец не стоял за спиной у матери, когда она упала с утеса и разбилась насмерть. Но змея супружеской неверности может убивать не менее жестоко, – холодно объяснил он.

У Элизабет голова пошла кругом. Однако все же не настолько, чтобы совсем не замечать прикосновения требовательных пальцев спутника к ее руке.

– Я… я… не знаю, что и сказать…

Роган с усмешкой на губах смотрел, как она лихорадочно шарит в сумке в поисках ключей от машины.

– Среди особ своего пола вы наверняка уникум.

Элизабет понимала, что, скорее всего, ему хотелось смягчить напряженность, возникшую в результате разговора. Однако нарочитой колкости слов это желание, по ее мнению, никак не смягчало.

– Вы шовинист по половому признаку, да?

Тут она наконец нашарила ключи и занялась отпиранием дверцы автомобиля.

Роган вздернул бровь:

– Если бы я был шовинистом по половому признаку, то никогда не позволил бы вам вести машину.

Элизабет изумленно и почти оскорбленно взглянула на него поверх зеленой крыши автомобиля:

– Это моя машина!

Он легкомысленно дернул плечом:

– Подозреваю, что больше всего на свете шовинистов волнует собственное больное эго, а не вопросы собственности.

Роган открыл дверцу и разместился на пассажирском сиденье.

Элизабет больше ничего не оставалось, как тоже сесть в машину.

Бросив на Рогана хмурый взгляд, она включила зажигание. Они выехали с площади, потом из города и по приморскому шоссе направились обратно к Салливан-Хаус.

Над дорогой и ниже ее громоздились высокие утесы. Те самые утесы, с которых упала и разбилась насмерть мать Рогана?

Почему-то Элизабет думала, что Мэгги Салливан умерла от какой-нибудь болезни. Неприятно было узнать, что ее муж – змея подколодная! – повинен в адюльтере. Особенно если вспомнить собственного отца и реакцию матери на его поведение…

Именно поэтому Элизабет, став взрослой, не позволяла себе никакой путаницы в личной жизни – слишком много боли и разочарований было в ее детстве. Она не любила об этом вспоминать.

Наверное, сейчас лучше отложить занятия библиотекой Салливан-Хаус и вернуться к ним следующим летом, когда улягутся эмоции. Когда Роган вернется в Нью-Йорк и не будет беспокоить ее своим присутствием…

А он тревожил! Хотя бы непосредственной близостью в тесном автомобильчике!

Ее тревожила не только скрытая сила Рогана, но даже его запах. Так хотелось протянуть руку и потрогать соседа, что пришлось покрепче ухватиться за руль.

Никогда еще она не реагировала так ни на одного мужчину.

– О чем вы думаете? – вдруг спросил он.

Элизабет буквально вцепилась в руль:

– Интересно, ваши длинные волосы – это реакция на долгую службу в армии или вы просто забыли побывать в парикмахерской?

– Лгунья, – хрипло проворчал Роган.

Он хорошо видел, как Элизабет украдкой бросает на него взгляды из-под темных ресниц. И догадывался, какое возбуждение она испытывает, когда на него смотрит.

У нее ярко блестели глаза и пылали щеки. Дышала она неровно. А тонкая ткань блузки подчеркивала грудь и бессовестно выдавала состояние женщины. Элизабет Браун всей своей церемонной душой жаждала его, и ему это нравилось.

Элизабет сразу ощетинилась:

– Я?! Вы… вы…

Он одарил ее сексуальной улыбкой:

– Признайтесь, Лайза, когда вы смотрите на меня, вам нравится то, что вы видите. – На этот раз он нарочно назвал ее так.

  15