Глава 12

Клеону разбудило солнце. Сквозь иллюминаторы оно светило ей прямо в глаза. Первые мгновения она просто наслаждалась солнечным теплом, но внезапно вспомнила обо всем, что случилось накануне. Опасность была позади, а долгий и крепкий сон за ночь восстановил ее силы. С чувством радостного волнения Клеона вспомнила руки герцога, обнимавшие ее, и прекрасные, волшебные, безумные слова, которые он успел сказать прежде, чем она заснула в его объятиях.

На мгновение девушка засомневалась, уж не приснилось ли ей все это. Но даже теперь она ощущала на губах прикосновение его губ и отбросила сомнения: это не игра воображения, а реальность. Он любит ее так же, как и она его! Затем на ум Клеоне пришла еще одна мысль, и словно чья-то холодная рука сжала ее сердце. Она поняла: это конец!

Она быстро вскочила с постели, но едва ступила на голый дощатый пол, как почувствовала, что ее не держат ноги. Однако пол не качался и не было слышно шума на корабле – должно быть, они прибыли в порт.

Клеона подошла к иллюминатору и убедилась, что так оно и есть. Яхта стояла у причала в Дувре… Клеоне стало легче на душе: наконец-то они свободны от преследований Бонапарта. Отходя от иллюминатора, она случайно взглянула в зеркало и ахнула: на ней не было плаща, он лежал на одном из стульев, а значит, герцог видел ее перепачканное грязью лицо, покрытые пылью волосы и разодранные остатки того, что прежде было дорогим и прелестным вечерним платьем… Мысль об этом привела ее в ужас.

Она нетерпеливо позвонила в колокольчик, вызывая юнгу. Через несколько секунд он уже стучался в дверь.

– Входи, Джим, – откликнулась Клеона, припомнив розовощекого деревенского парнишку, прислуживавшего им, когда они плыли во Францию. Как она выяснила тогда, мальчик был из деревни, находящейся в поместье герцога Линкского.

– Доброе утро, мисс, – сказал он с явным деревенским выговором. – Оно и вправду на редкость доброе. Его светлость велели мне отдать вам это письмо, как проснетесь.

Он вручил Клеоне записку. Дрожащей рукой она приняла ее. Что случилось? Куда он отправился, если счел нужным написать? Она зачарованно глядела на записку и ругала себя за то, что долго спала.

– Его светлость сказали, мисс, – флегматично продолжал Джим, – чтоб вам подали завтрак и приготовили горячую ванну, когда проснетесь. Что желаете вначале?

– Ванну, пожалуйста, – рассеянно сказала Клеона.

Она не заметила, как ушел Джим, и даже не осознала, что несколько минут спустя он вернулся с жестяной ванной, установил ее в центре каюты и начал наполнять, таская горячую воду большими медными кувшинами.

Клеона не слышала и не видела ничего, кроме записки, которую держала в руках. Снова и снова она читала и перечитывала слова, написанные прямым, энергичным, четким почерком, как теперь она понимала, очень характерным для него.

«Любимая моя, умница моя, чудесная, замечательная Клеона! Я еду к мистеру Питту – он живет недалеко отсюда – и увожу с собой Нечто Чрезвычайно Ценное, то, что ты вручила мне вчера вечером. Как только придешь в себя и сможешь ехать дальше, незамедлительно отправляйся в Лондон. Я приказал подать тебе карету. То, что мы едем раздельно, даже к лучшему, не будет никаких пересудов. Я прибуду на Беркли-сквер следом за тобой.

Да благословит тебя Господь, душа души моей! С нетерпением жду нашей встречи».

Клеона читала записку со слезами на глазах. Раньше она и представить себе не могла, что кто-нибудь может написать ей такое или что любовь, вспыхнувшая в ней огнем, окажется взаимной. Затем, твердо сжав губы и чувствуя в душе отчаяние, она решительно стала готовиться к возвращению в Лондон.

Она выкупалась и вымыла голову, так что снова засияли рыжевато-золотистые волосы, а кожа стала свежей и чистой. Притом, что сердце ее сжималось от отчаяния, Клеона была голодна и поэтому съела завтрак. Джим, принесший ей яичницу с ветчиной, ухмыльнувшись, сказал:

– Ежели будет мало, так можно еще принести.

К счастью, ей не пришлось вновь облачаться во вчерашнее платье, превратившееся в лохмотья. Среди вещей, уложенных горничной для Парижа, оказалось платье, которое герцогиня сочла недостаточно нарядным. Поэтому его оставили на яхте. Шляпы к нему не было, но Клеону это не волновало. Она быстро оделась и вышла на палубу. В руке она несла плащ, в котором приехала из Парижа. Улыбнувшись, она вручила его капитану.

– Возможно, вы захотите сохранить этот плащ на память, – сказала она. – Он принадлежит Наполеону Бонапарту. Быть может, с годами, когда мы будем вспоминать долгую войну с Францией, он станет вызывать интерес.

  72