42 
Он собрался с мыслями, взглянул на нее и нахмурился от того, что увидел. Сара наклонилась к нему, а ее мягкий взгляд был прикован к его лицу. Она явно не понимала того, что он хотел донести до нее.
— А ты не думаешь, — спросила она его, — что эта преданность работе была вызвана тем, что произошло с твоими родителями? Что каждый раз ты пытался узнать, кто разрушил твою семью? Каждый раз ты пытался изменить то, чего уже нельзя изменить?
Салливан уставился на нее. Если он будет смотреть на нее слишком долго, то может утонуть в этих глазах и забыть, что хотел сделать. Он не хотел, чтобы она увидела его любовь. Салливан хотел, чтобы Сара поняла, что он живет в совершенно другом мире, нежели она. И что их пути не могут сойтись.
— Я жил и дышал в мире настолько жестоком и уродливом, что он способен разбить твое сердце.
Сара, казалось, совсем не верила, что тот мир, в котором он жил, мог разбить ее сердце. Но это только из-за того, что она невероятно наивна.
— Я пытаюсь сказать тебе, что каждое дело осталось шрамом на моей душе. Каждое забрало с собой часть меня, но при этом и оставило мне кое-что. Знаешь, сколько дел я расследовал?
Широко раскрыв глаза, она покачала головой.
— Двести двенадцать. Сара, это очень много шрамов.
Не надо было обращаться к ней по имени. Потому что она восприняла это как приглашение. Она встала с дивана и села на подлокотник его кресла, одной рукой обняв его за плечи, а другой поглаживая его волосы.
— Некоторые люди говорят, — медленно сказала она, — что картина без теней является незаконченной. Может быть, про человека без шрамов можно сказать то же самое.
— Я пытаюсь объяснить тебе, что ты не знаешь меня.
— Хорошо, — деликатно ответила она. — Расскажи мне больше.
Что-то было не так. Он не отпугивал ее, но при этом слова так и просились выйти наружу, подобно воде через пробитую плотину.
— Мое последнее дело было в Детройте, — продолжил он, не прекращая, чувствуя необходимость все высказать. — Я считал, что узнал темноту человеческого сердца вдоль и поперек, но только тогда я узнал, насколько мрачно в моем собственном сердце. Тогда я столкнулся лицом к лицу со своей собственной тьмой.
Он замолчал и взглянул на Сару. Она выглядела так нежно.
«Не говори ей ничего, — сказал он про себя. — Не показывай ей величайшее уродство. Просто прогони ее и скажи, чтобы больше не возвращалась».
Но он уже пробовал так сделать. С самого начала он пытался убить ее интерес к себе. Единственное оружие, что у него осталось, — это правда, и им нужно воспользоваться. Ему нельзя останавливаться сейчас. Он почти достиг цели.
— Оно началось, как и все похожие дела. Соседи услышали выстрелы. Копы приехали и, как только переступили порог дома, поняли, что нужно звонить нам. Знаешь, что они обнаружили?
Она помотала головой.
— Вся семья убита. Все семейство Алгард стерто с лица земли. Мама. Папа. Детишки пяти, трех и двух лет.
— Ох, Оливер, — произнесла она и прикусила сжатые в кулак пальцы. Салливан надеялся, что она, в конце концов, начала понимать, с кем связалась, но ее взгляд говорил, что он ошибается. Сара не понимала! Она все еще думала, что сможет облегчить его ношу, избавить его от нее.
«Почему она уверена, что сможет сделать это? Ну конечно же она еще не узнала эту поганую историю полностью», — подумал он.
— Мы неправильно растолковали это дело, — тихо сказал он. — Мы думали, что это разборки преступных группировок. Мы думали: а кто же еще может сотворить такое? Мы думали, что они давали знак всей общине. «Не переходите нам дорогу, мы здесь главные!» А потом ко мне пришел парень, занимающий высокое положение в группировке. Он был очень молод для своего положения в банде. Когда я взглянул на этого пацана, я понял, что если бы Делла не отгородила меня от того образа жизни, то меня ждала бы та же самая участь. Парень был умным, толковым и слегка дерзким. Люк его звали. Он не извинялся за своих ребят. Он сказал, что всю жизнь искал семью, где он мог бы чувствовать себя нужным, и его банда стала для него семьей. Я точно помню его слова: «Парень, мы все тут бойцы. А многие ребята убивают людей и за меньшее». А потом Люк сказал мне, что его банда не убивала Алгардов. Ему стало досадно, что его людей посчитали убийцами младенцев. Это задело его честь. Он сказал мне, что я искал не в том месте и что он собирался узнать, кто это сделал. И знаешь что? Он узнал. У него имелись связи и власть над общиной, которой у меня никогда не было. Было унизительно, насколько быстро он узнал правду. Согласно сведениям Люка, это были совсем не разборки группировок. Преступником был брат главы семейства. Семейная ссора пошла в совершенно неправильное русло. Люк сказал: «Я прослежу за этим». И тогда-то я понял, насколько тонкая черта может разделять добро и зло. Вот тогда я понял, насколько во мне много этой тьмы. Потому что я хотел мести за эту семью. За тех младенцев, которых пристрелили до того, как они узнали хоть что-то хорошее об этом мире. Ни первого школьного дня. Никаких визитов от зубной феи. Ни первого поцелуя или школьного бала, окончания школы, свадьбы. Я не хотел доверить исход дела системе. Я по собственному опыту знал, что все не всегда идет так, как хочется. «Двадцать четыре часа», — сказал он мне. Он сказал, что если я не разберусь с этим в течение двадцати четырех часов, то он сам это сделает.
42 
