100 
Я показал ему обложку.
— Там ответов не найдешь, — осклабился парень.
— Я находил.
— Веришь в чудеса, что ли?
Я огляделся. Другие посетители были поглощены своими разговорами либо притворялись незаинтересованными, не желая ввязываться в историю.
— Я просто пью кофе, — спокойно ответил я и отвернулся к окну.
— Чё тебе не нравится? — окрысился парень.
— Всего хорошего, — сказал я.
— Да пошел ты! Мне твое «хорошее» на хрен сдалось, понял?
Я молчал. В животе возникла противная пустота, я пытался унять дрожь в руках, не желая выказать испуг, однако чашка с кофе меня выдавала. Но чего еще ждать от пятидесятитрехлетнего человека, непривычного к стычкам? Не зная, как выпутаться из ситуации, я решил, что лучше всего смотреть в окно и не поддаваться на провокации. В конце концов хулигану надоест и он отстанет.
— Ты же поп, — сказал парень.
— Меткое наблюдение, — ответил я.
— Притащился поболеть за кореша?
— О ком вы говорите?
— О хмыре, которого судят. О насильнике. Решил морально его поддержать, да?
Я покачал головой:
— Не понимаю, о ком вы. Я пью кофе и никого не трогаю.
Парень потоптался, накаляясь. Я думал, он уйдет, но он вдруг уселся за мой столик.
— Ну вот что, это уже слишком. — Я посмотрел на хозяина за стойкой — может, он все-таки заметит, что творится в его кафе, и вмешается? — Оставьте меня в покое.
— А чё я такого сделал? — Парень невинно развел руками. — У нас свободная страна, нет? Сижу где хочу. Мы просто болтаем.
Я уставился в чашку. Кофе допит, но будь я проклят, если своим уходом доставлю радость этому уроду.
— Спорю на что хошь, — сказал парень, — ты приперся помолиться за подсудимого да глянуть, нельзя ли застращать присяжных, чтоб его оправдали.
— О ком вы говорите? — повторил я.
— А то ты не знаешь, хер моржовый! Ой, о ком же это я говорю? Ну-ка дай сюда свое чтиво.
— Не дам.
— Дай сюда, сказано! — прорычал парень и схватил Библию, прежде чем я успел ему помешать.
— Отдайте, — беспомощно сказал я. — Она не ваша.
— Нет, вы только гляньте! — заржал парень, увидев надпись на титульном листе. — «Одрану от мамы». Надо же, как мило! Твоя старуха подарила? Когда тебя возвели в попы?
— Верните Библию, — потребовал я.
— Я тебе почтой пришлю. Давай адрес, отец, и я отправлю бандероль, как только окажусь рядом с главпочтамтом.
— Ты отдашь ее сейчас, сопляк! Хватит, натешился!
Парень протянул мне Библию, но отдернул руку, едва я хотел взять книгу.
— Ой, прости, отец, я такой неловкий! — Он опять протянул Библию и вновь отдернул руку, смеясь мне в лицо.
— Кто-нибудь мне поможет? — обратился я к залу. Посетители и хозяин впервые посмотрели в мою сторону. — Я прошу помощи, — повторил я. — Этот человек мне досаждает.
— Да я ему ничё не сделал. — Парень глянул на публику, которая явно не собиралась вмешиваться. — Ты хочешь получить свою книжку, отец?
— Хочу. — Я не смотрел ему в глаза, чтобы не злить его еще больше.
— Хочешь получить?
— Да!
— Так получай! — Парень наотмашь ударил меня по лицу Библией, которую моя бедная мать так любовно выбирала, оглядывая кожаные переплеты на полках книжного магазина, и я рухнул со стула, грузно приземлившись на пол в лужах пролитого чая и крошках растоптанных чипсов.
Парень бросил Библию мне на грудь; заскрежетали стулья, но не потому, что кто-то бросился мне на помощь, — никчемный народ отъехал подальше от опасности. А меня, одинокого и затравленного, парень наградил смачной харкотиной, залепившей мне пол-лица. Я отерся, сплюнул мерзкую слизь, угодившую мне на губы, и увидел, что рука моя измазана кровью, хлеставшей из брови, которую я рассек, в падении приложившись головой о край стола.
— Педофил сраный! — рявкнул парень. Это превращалось в клеймо. Похоже, слова «педофил» и «священник» обрели некую дьявольскую связь и стали неразрывны.
— Эй ты, иди отсюда! — прикрикнул хозяин кафе на моего обидчика, но сей отважный возглас застал того уже в дверях.
— Как вы, отче? — Молодая адвокатесса помогла мне подняться на ноги. Я приложил руку к глазу, пульсирующему болью. — Это из-за того священника, что сейчас под судом?
— Не знаю я никакого священника под судом! — взревел я, и она отскочила, оборонительно выставив руки, словно я мог на нее броситься. — Я ничего не знаю, ясно вам?
100 
