очень нудно 
51 
Последние годы на Рождество по телевизору показывают «Большой побег», и всякий раз я его смотрю. Этот фильм смотри хоть тысячу раз, не надоест. Там есть один парень, шотландец Айвз, в начале картины заводила, душа компании, а потом он совершает побег, но его ловят, и с той минуты он уже ни разу не улыбнется, мы видим лишь тень его прежнего. Он послушно исполняет все приказы охраны. Не хулиганит. Не шутит. За побег ему крепко досталось. Его били. И выбили из него прежнего Айвза. Однажды на глазах у охранников он лезет через ограду, потому что знает: его пристрелят и положат конец его мучениям.
Каждое Рождество я смотрю «Большой побег» и на этой сцене вспоминаю, каким Том Кардл вернулся в семинарию. Кто знает, что он изведал в первые дни после побега? Он добрался домой, где отец отходил его ремнем, отдубасил кулаками и ногами, потом затолкал в трактор и вывез на дублинскую дорогу. С тех пор Том стал покорным.
Он больше никогда не схлестывался со священником, как было с отцом Слевином. Он молился, репетировал григорианский хорал, вставал в шесть утра и не жаловался. Каноник сказал, что в семинарии нет запоров, ни внутри ни снаружи, но он не учел человека из Уэксфорда, который некогда был чемпионом графства по боксу и хотел, чтобы его младший сын стал священником.
Том Кардл, бойкий парень, понимающий, что такая жизнь не для него, стал другим.
Из него выбили его прежнего.
Глава 8
2011
Мы с Джонасом условились пообедать в кафе возле парка Святого Стефана. Теперь я редко бывал в городе. В церковном облачении появиться на людях означало неприятности. Меня ждали презрительные взгляды заносчивых студентов и обрюзглых бизнесменов. Мамаши прижимали к себе детей, а какой-нибудь прохожий непременно отпускал оскорбительную реплику. Безусловно, я мог бы облачиться в мирскую одежду и стать неприметным, но я этого не желал. Пусть насмешки. Пусть унижение. Я останусь самим собой.
Трамвай подъехал к остановке, и я увидел Джонаса — перед вогнутыми дверями «Одуванчика» он разговаривал с парнем лет двадцати шести, своим ровесником, оживленно жестикулировавшим. Мы не виделись порядочно, и облик племянника меня удивил: волосы до плеч сменила очень короткая стрижка, выгодно подчеркнувшая резко очерченные скулы и синие глаза. Заметив меня, Джонас глянул на часы, бросил и затоптал недокуренную сигарету. Одет он был так, словно утром накинул первое попавшееся под руку, но я заподозрил, что он долго раздумывал, как преподнести себя миру. Тесные джинсы, хорошо смотревшиеся на длинных стройных ногах, грубые ботинки, по виду весом с тонну, подвернутые рукава рубашки, на шее некое подобие шарфа… Девушки наверняка поглядывали на симпатичного парня с двухдневной мужественной небритостью. Внешностью Джонас пошел в отца.
— Одран! — Сердечно улыбаясь, племянник протянул мне руку. Обращение ко мне он уже давно не предварял словом «дядя». Его приятель с такой же тщательно продуманной щетиной, которая ему совсем не шла, уставился на меня как на восьмое чудо света.
— Рад тебя видеть, Джонас. — Я улыбнулся и пожал ему руку. Даже подумал, не обняться ли нам, но племянник был напряжен и, видимо, хотел сохранить дистанцию.
— Не рановато ли для маскарада? — Приятель Джонаса осклабился, точно бурундук. Люди редко вызывают у меня неприязнь, но этот наглый молокосос мне не понравился сразу.
— Заткнись, Марк. — Джонас одернул его не сердито, а как-то устало. — Одран священник. Потому так одет.
— Че, серьезно?
Мы не ответили.
— Ты голоден, Одран? — спросил Джонас.
— Да.
— Ты нас не познакомишь? — вмешался приятель.
Джонас помешкал, словно раздумывая, стоит ли утруждаться, и пожал плечами:
— Одран, это Марк. Марк, это Одран. Мой дядя.
— Шутишь, да? — Приятель подавил смешок.
— С какой стати?
— Ага. — Марк смерил меня взглядом. — Вы вправду священник?
— Да, вправду.
Марк глянул на Джонаса:
— Я не знал, что у тебя в семье церковник. Прямо в духе пятидесятых годов. И ты помалкивал?
— Я помалкиваю о многом, — ответил Джонас. — И потом, разве я рассказывал тебе о своей семье?
— Нет, я в том смысле…
— Смотрите, Боно! — Я показал на Арку Стрелков, через которую из парка вышел сам ирландский рок-идол в своих знаменитых красных солнечных очках. Он вскинул руку, подзывая такси, прохожие судорожно доставали мобильники, чтобы его запечатлеть. Мои собеседники посмотрели на знаменитость, но Джонас тотчас отвернулся и глянул на часы:
51 
