Последние отзывы

  96  

— А кроме того, если ты думаешь, что, вызвав мою ревность, заставишь меня помучиться, то глубоко в этом заблуждаешься.

— Почему же? — с живым интересом спросил Хэмпден.

— По двум причинам. Во-первых, я знаю, что ты флиртовал с ней только из-за того, что хотел задеть меня, а вовсе не потому, что и в самом деле она так уж тебе нравится.

Хэмпден внезапно стал совершенно серьезен.

— И какая же вторая причина? — спросил он.

Глаза Гаретта внимательно изучали лицо его друга. Увидев на нем лишь выражение неподдельного интереса, он решился открыть правду.

— Как бы меня ни раздражали твои попытки привлечь к себе ее внимание, это ничто по сравнению с теми муками, которые я испытываю, живя с ней под одной крышей, встречаясь каждый день и не имея возможности дотронуться до нее хотя бы пальцем.

Хэмпден вздохнул, затем покачал головой.

— Ты дурень, что не сделал ее своей в тот же момент, когда она привлекла твое внимание. Что же касается твоей первой причины… ты неправильно истолковал мои чувства, Гаретт. Если бы я думал, что у меня есть хоть один шанс увести ее у тебя, можешь быть уверен, я бы его не упустил.

— Раньше ты никогда не отбивал у меня женщин.

Хэмпден пожал плечами.

— Верно. И возможно, никогда не буду делать этого впредь. Конечно, до тех пор, пока ты не решишь вернуть Мине ее сердце. Тогда, дорогой друг, уж не обессудь, я с большим удовольствием вмешаюсь, чтобы утешить ее.

Его слова привели Гаретта в совершенное замешательство. Он отвернулся с каменным выражением лица.

— Ты допускаешь, что у Мины есть сердце и что она предлагала мне его? — Он покачал головой.

Хэмпден ничего не ответил. Он вскочил в седло, подобрал поводья и лишь затем внимательно взглянул на друга. При этом его обычно смеющиеся зеленые глаза были совершенно серьезны.

— У нее есть сердце — сердце женщины, в этом можешь быть уверен. Если бы ты не доискивался с таким рвением до обстоятельств ее «темного тайного прошлого», ты бы это уже давно понял. А что до того, чтобы предложить его тебе… Что ж, поживем — увидим. Только учти, если ты будешь продолжать преследовать ее своими домыслами, то вряд ли этого дождешься. И это будет невосполнимая потеря для тебя, Фолкхэм. — Он чуть улыбнулся. — Но не думай, что я откажусь поднять то, что ты потеряешь!

И не говоря больше ни слова, Хэмпден развернул коня и поскакал прочь, ни разу даже не оглянувшись.

Глядя вслед уезжающему другу, Фолкхэм ощутил странное облегчение. Заявление, что попытки Хэмпдена заставить его ревновать не возымели никакого действия, было не совсем верным или, скорее, полностью не соответствовало действительности. Заигрывания Хэмпдена с Миной вонзались в его сердце, словно кинжальные удары, и в основном потому, что она отвечала ему с веселой и беззаботной игривостью.

На протяжении всех четырех дней, что провел здесь Хэмпден, Мина парировала каждую остроту маркиза дерзким остроумным ответом, что доставляло удовольствие Хэмпдену и больно задевало Гаретта. Графу совсем не нравилось то, как они постоянно подшучивают друг над другом. Он пытался уговорить себя, что все это абсолютно невинно и неопасно. Что касается Хэмпдена, тут он мог быть более или менее спокоен, но вот Мина… Конечно, Хэмпден просто дразнил его. Несмотря на все свои заявления, маркиз был верным другом, и он сразу догадался, что Гаретту неприятны его заигрывания с девушкой.

Однако в отношении Мины Гаретт не был так уж уверен. С Хэмпденом она становилась совсем иной — веселой, живой, остроумной. Казалось, она на время забыла все свои заботы. Ее кипучая энергия иногда передавалась и Гаретту. Но он прекрасно понимал, что она мгновенно потухнет, если рядом не будет Хэмпдена, и это задевало его больше всего. Он страстно желал быть единственным человеком, способным вызвать этот удивительный блеск в ее глазах.

Гаретт повернул к дому, злясь на себя за то, что позволил ей так глубоко проникнуть в душу и мысли. Конечно, он отчаянно хотел ее. Это было легко понять. И святой не устоял бы перед этим прелестным лицом, божественной фигурой и отважным, дерзким нравом. А он был далеко не святым. Но он не должен позволять ей затрагивать его чувства, иначе она тут же этим воспользуется. Она была цыганкой, напомнил он себе, и скорее всего у нее была какая-то связь с самым большим негодяем на свете — с его дядей.

Внезапно он вспомнил, как вчера она стояла здесь рядом с Хэмпденом, с распущенными волосами, которые шевелил легкий ветерок, и объясняла ему разницу между поганкой и съедобным грибом, которые нашла в лесу. В этот момент у нее было такое же одухотворенное выражение лица, как и у его домашних учителей, когда те что-нибудь ему объясняли. В тот момент ему особенно нелепой показалась мысль, что ее могли специально подослать к нему, чтобы шпионить.

  96