Последние отзывы

  78  

Слова его изрешетили Шона, как пули. Он дернулся вперед, упершись ладонями в стол.

— Не нужно говорить за меня. Это не мои слова, а ваши.

— Да нет, мистер О’Киф, как раз ваши. — Гай вытащил из папки копию искового заявления и подал его Шону. — Вот здесь они напечатаны.

— Нет. — Шон крепко стиснул челюсти.

— На этом документе стоит ваша подпись.

— Послушайте: я люблю свою дочь…

— Любите свою дочь, — повторил за ним Гай. — Так сильно любите, что желаете смерти.

Шон схватил заявление и скомкал его в руке.

— Всё, с меня хватит! Мне это не нужно и никогда не было нужно.

— Шон…

Шарлотта, привстав, схватила его за руку, и он резко обернулся к ней.

— Как ты можешь говорить, что мы не причиним Уиллоу вреда? — Слова, казалось, разрывали ему горло.

— Она знает, что это лишь слова, Шон. Слова, которые ничего не значат. Она знает, что мы ее любим. Знает, что только поэтому мы сюда и пришли.

— Знаешь что, Шарлотта? Вот это — тоже лишь слова.

И он решительным шагом вышел из конференц-зала.

Проводив его взглядом, Шарлотта уставилась на меня.

— Мне… мне нужно выйти, — пробормотала она.

Я встала, не зная, что делать: последовать за ней или остаться разбираться с Букером. Пайпер Рис смотрела в пол. Стук каблуков Шарлотты, бегущей по коридору, напоминал пистолетные выстрелы.

— Марин, — сказал Гай, откидываясь на спинку кресла, — не думаете же вы, что у вас на руках обоснованные притязания?

Я почувствовала, как между лопаток пробежала тоненькая струйка пота.

— Я знаю одно, — сказала я с напускной уверенностью в голосе. — Вы только что воочию убедились, что эта болезнь разрушила целую семью. Думаю, присяжные это тоже заметят.

Собрав свои бумаги и подхватив портфель, я вышла в коридор с высоко поднятой головой, как будто и впрямь верила в то, что сказала. И только в кабинке лифта, за закрывшимися дверьми, я зажмурилась и признала правоту Гая Букера.

Зазвонил мобильный.

Я чертыхнулась, вытерла набежавшие слезы и полезла в портфель. Отвечать на звонок мне совсем не хотелось: это была или Шарлотта, пожелавшая извиниться за самый громкий провал в моей карьере, или Роберт Рамирез, пожелавший меня уволить, поскольку слухами земля полнится. Однако номер на экране не высветился. Я прокашлялась и сказала «алло».

— Марин Гейтс?

— Да.

Створки лифта разъехались. В конце коридора Шарлотта упрашивала о чем-то Шона, но тот лишь мотал головой.

На миг я забыла, что говорю по телефону.

— Это Мэйси Донован, — откликнулся далекий голос. — Я работаю в…

— Я помню вас, — нетерпеливо оборвала я.

— Мисс Гейтс, — продолжила она, — у меня есть настоящий адрес вашей матери.

Амелия

Я давно жила как на пороховой бочке. Хорошо еще, что этот дурацкий суд родители затеяли в самом начале учебного года, когда всех гораздо больше интересовало, кто с кем начал встречаться. Только поэтому новости не разнеслись по школьным коридорам, как ток по проводнику. Прошло уже два месяца, мы все так же учили новые слова и функции нижних и верхних законодательных палат; все такие же скучные люди преподавали нам такие же скучные вещи и устраивали скучные контрольные. И каждый день, когда звонил последний звонок, я радовалась очередной отсрочке.

Понятное дело, с Эммой мы больше не дружили. В первый день в школе я приперла ее к стенке по дороге в спортзал. «Я не знаю, что там творят мои предки, — сказала я. — Я всегда говорила, что они у меня инопланетяне. Теперь убедилась лишний раз». В нормальной ситуации Эмма бы рассмеялась, но в тот день только покачала головой. «Ага, очень остроумно, Амелия. Напомни мне, чтобы я тоже пошутила, когда тебя предаст человек, которому ты доверяла».

После этого мне уже было стыдно с ней заговаривать. Даже если бы я сказала ей, что я на ее стороне, что мои родители стоили, подав в суд на ее мать, с какой стати она должна была мне верить? На ее месте я бы заподозрила в себе шпионку и решила, что всё, что я скажу, будет использовано против меня. Она никому не сказала, почему мы перестали общаться, — ей и самой было стыдно, — наверное, соврала, что мы серьезно поругались. И вот что я узнала, отдалившись от Эммы: что многие люди, которых я считала своими друзьями, на самом деле были друзьями Эммы, а мое присутствие просто терпели. Не скажу, что это меня удивило, но все-таки было обидно проходить с подносом мимо их столика в столовой. Никто и не думал подвинуться. Обидно было доставать свой сэндвич с вареньем и арахисовым маслом, как всегда, раздавленный учебником по математике (варенье сочилось, как кровь сквозь одежду жертвы), и не слышать привычного: «На, возьми половину моего бутерброда с тунцом».

  78