79 
За холмами слышались раскаты грома, ветер дул горячий и влажный. Когда инспектор и капитан, подъехав к дому, вышли из машины, на улице совсем потемнело.
Они были уже в зале, выложенном мозаикой, с его покрытым пылью фонтаном, когда раздались оглушительные раскаты грома и начался ливень. В темноте зала они знали, куда им идти. В доме не было прислуги, и свет струился только из комнаты слева, где прошлый раз инспектор заметил заплаканного юношу и медленно гладящего его Портеуса.
Из-за раскрытой двери слышались громкие голоса, не поднимавшиеся до крика, но властные и самоуверенные. Спросив разрешения, капитан первым зашел в комнату, инспектор последовал за ним, оставаясь на шаг или два позади.
В комнате наступила тишина, лишь дождь стучал в высокие окна. Официальные лица из департамента налогообложения, из министерств, занимающихся предметами изобразительного искусства, молчали вопросительно. Худой белокурый юноша, стоявший немного в стороне от всех, молчал испуганно. Однако ни капитан, ни инспектор не взглянули на этих людей. Все их внимание привлекли три человека в центре группы. Казалось, воздух вокруг них был наэлектризован. Это были Портеус, красивый молодой адвокат и Ринальди. Первые двое смотрели настороженно, но уверенно, а Ринальди даже вызывающе. Пока инспектор и капитан ехали по территории от ворот виллы до дома, у него было время, чтобы подготовиться к их появлению, но лицо его пылало огнем.
— Добрый день, синьор Ринальди, — сказал капитан. — Господа...
Каждый из них по-своему поприветствовал капитана. Хотя, возможно, Ринальди ничего не ответил. Инспектор его даже не слушал. На Ринальди он бросил лишь беглый взгляд. Большие глаза инспектора обшаривали огромную гостиную с ее пыльными парчовыми креслами и гобеленами. Он словно увидел в темноте дорожный знак, который так давно искал и который указывал ему на... Ренато Ринальди... «Дорогой Ренато, чей прекрасный вкус к живописи и скульптуре повлиял на меня, думаю, даже в большей степени, чем отцовский...»
Знак указывал ему на четвертое действующее лицо. Именно это лицо, изображенное рядом с портретом красивой женщины, написанным маслом во весь рост в ее саду, привлекло внимание инспектора, когда капитан начал свою речь.
«Когда вы зайдете в дом, взгляните на ее портрет в большой гостиной... самая красивая женщина, какую я когда-либо видел... Там также висит портрет моего отца...»
Этот портрет тоже написан маслом. Отец во весь рост в комнате в смокинге. Вот от кого инспектор не мог отвести глаз. Все еще молодой привлекательный Джеймс Роутсли в расцвете сил. Невозможно было не узнать эти черные глаза, ту решительность, которой наполнен пристальный взгляд. Без сомнения, это Джейкоб Рот.
— Налоговая служба попросила меня помочь оценить коллекцию, поскольку я знаком с ее компонентами, и конечно же... — объяснял что-то Ринальди.
Глубоко погрузившись в свои мысли и не отрывая глаз от лица Джейкоба, инспектор тронул капитана за рукав, прервав тем самым их беседу:
— Нужно позвонить прокурору.
Капитану было достаточно лишь взглянуть на инспектора. Ни на секунду не изменив своего обычного серьезного выражения лица, он попросил показать им комнату, в которой нашли мертвым сэра Кристофера, и, как только их провели туда, он попросил оставить их одних. В спальню их проводил Портеус, который явно не хотел уходить, однако, даже если он и собирался протестовать, одного лишь взгляда на инспектора было достаточно, чтобы он тут же удалился, закрыв за собой дверь.
Инспектор с трудом дышал. Запахи, звуки, образы всплывали у него в памяти. Лица живых смотрели на него пристально, безмолвные лица мертвых взирали укоризненно. Мгла и зловоние концлагеря, благоухание и свет цветущего сада...
Да, еще и капитану необходимо все объяснить, логически связать, произнести слова, нужно сказать так много слов...
Инспектор изо всех сил старался запечатлеть в памяти новый образ: небольшая комната, в суматохе сдвинута роскошная мебель, большая дубовая кровать, на которой до сих пор видны вмятины от тела ее несчастного владельца, покрывало отброшено к изножью. Рядом стояла инвалидная коляска. А вот и картина! Картина, принадлежащая Саре, уже не уменьшенная черно-белая копия, а живое, ослепительное полотно. Водяные лилии... «И если мне повезет увидеть, как раскрывается бутон...»
— Гварначча...
— Да. Я сам пытаюсь разобраться в этом. Мой сын как-то однажды показал мне что-то похожее в своем учебнике. Что-то вроде комбинированного кадра. Смотришь и видишь либо оранжевый силуэт чаши, либо черные силуэты двух лиц. Изображение постоянно меняется в зависимости от того, под каким углом смотришь на картинку. Но что самое необычное, даже на долю секунды нельзя увидеть обе картинки сразу. Не знаю, понимаете ли вы меня...
79 
