Последние отзывы

  42  

Они втроем работали без перерыва, подменяя друг друга, но только через долгих три дня и три ночи лихорадка наконец отпустила Тирлоха. Убедившись, что ему стало лучше, Плезанс тут же опять пошла спать. Она знала: ей надо как следует отдохнуть, чтобы были силы для дальнейшей работы. Тирлоху требуется постоянный уход. К тому же придется следить, как бы он не встал с постели раньше времени и тем самым не помешал собственному выздоровлению.

Она легла в кровать, и глаза ее тут же закрылись. На этот раз ее не мучила совесть от того, что она собралась спать. На душе стало гораздо спокойнее. «Хорошо бы быть рядом с Тирлохом, когда он очнется, придет в себя и посмотрит вокруг ясными глазами», — подумала она, но тут же отказалась от этой мысли, опасаясь, что в таком состоянии запросто выдаст свои самые потаенные чувства. Нет, пожалуй, сейчас лучше держаться от него подальше. В самые тяжелые часы болезни, когда он лежал слабый и беспомощный, лихорадочно бредил и боролся за жизнь, сердце Плезанс разрывалось от страха. Тогда-то ей и пришлось посмотреть в глаза холодной жестокой правде — правде, которую она всячески пыталась скрыть от самой себя. Она любит этого человека, сильно и даже немного слепо. Несмотря на все беды, свалившиеся на нее по его вине, несмотря на его попытки нагло воспользоваться ее положением служанки, она преступила границы здравого смысла и влюбилась в Тирлоха. Однако Плезанс не хотела, чтобы он об этом узнал, и надеялась, что ей удастся скрыть свою тайну.

На четвертый день вечером Плезанс с опаской вошла в комнату Тирлоха. Мойра легла спать, Джейк ушел домой, и она заняла свой пост у постели больного. Они договорились, что надо присмотреть за ним хотя бы еще одну ночь. Едва дочитав поэму в маленькой книге стихов, которую Натан подарил ей на восемнадцатилетие, Плезанс почувствовала, что за ней наблюдают. Она осторожно подняла глаза и наткнулась на твердый взгляд Тирлоха.

— Ты хорошо освоила навыки врачевания, — пробормотал он.

— Спасибо.

— Где Мойра?

— В постели, спит.

— Это хорошо. Нам надо поговорить.

— Сейчас? Ты должен отдыхать.

— Я хочу кое-что сказать, пока Мойра нас не слышит.

Тирлох попытался сесть, но это незначительное усилие вызвало такую волну боли, что его бросило в пот. Он тихо выругался.

Плезанс принесла ему эля, аккуратно стерла капли пота с его лица и снова села в кресло-качалку.

— Тебе надо лежать неподвижно, иначе разойдутся швы. Они не успели как следует закрепиться.

— Знаю. — Он помолчал, потом добавил: — Этот медведь был ловушкой.

— Что? Как медведь может быть ловушкой?

— Медведя нарочно ранили, чтобы его разозлить, а потом направили на меня.

— Да нет… Кто мог такое сделать? К тому же медведь легко мог убить человека, который его ранил. По-моему, это безумная идея.

— Конечно, безумная. Она и родилась в голове безумца — отца Мойры, Люсьена. Я видел следы этого человека. Он не рискнул остаться и посмотреть, удастся ли его сумасшедшая выходка.

Плезанс была потрясена:

— Отец Мойры до сих пор жив?

— Да, к моему стыду. За все эти годы я так и не сумел отомстить ему. Он разгуливает на свободе, время от времени появляясь на горизонте, чтобы мне досадить.

— Или попытаться тебя убить, судя по последним событиям?

— Да. Он уже много раз пытался меня убить. А я пытался убить его.

В голосе Тирлоха звучала такая ненависть, что Плезанс передернулась.

— Что ему нужно? Он хочет забрать Мойру?

Тирлох немного удивился, с какой искренней тревогой она это сказала, но не выказал своего удивления. Важно, что она его слушает, и слушает внимательно.

— Нет, не совсем. Он знает о ней, а она знает о нем. Она даже видела его. Однажды, два года назад, я наконец поймал негодяя и привел его к судье. Этот болван посадил его в тюрьму, даже не потрудившись усилить охрану, хотя я предупреждал его, как хитер и жесток Люсьен. Через два дня тюремного стражника нашли с перерезанным горлом, а Люсьен сбежал.

— И вы до сих пор за ним охотитесь?

— Да, и буду охотиться до тех пор, пока он не умрет. Он тоже за мной охотится. Это, — он дотронулся до своей перебинтованной груди, — последнее звено в длинной цепи его коварных нападений. — Он нахмурился, чувствуя, что уже устал говорить. — Я всегда считал его сумасшедшим — зверем, а не человеком. Боюсь, он становится все агрессивнее.

  42