37 
– Стало быть, тётку Матрёну мне без выговора спишут?
– С выговором, – спохватился я, – но после завершения задания.
– Справедливый вы человек, Никита Иванович! Не много таких на Святой Руси осталося… Ноне кажный норовит у ближнего хоть верёвочку от лаптя уволочь, а вы со мной, сиротой, по-людски да по-отечески… Большое вам сердце дадено!
– Митя, я просил по делу.
– А вы Бабе Яге не скажете? – на всякий случай перекрестился он, воровато оглядываясь по сторонам. – Чёй-то не доверяю я ей в последнее время. Казаки вона, говорят, что у них, в Запорожье, ведьм разом топят, пока в силу не вошли!
– Ты чего несёшь, Митя?
– А чего? Вы ж сами видели, как она за энту тётку Матрёну заступается. А ведь та точно ведьма, ибо с капустой такое творит – ангелы плачут, закусывая!
– Митя-я-я!
– Дык подозрительно же! – Парень сделал последнюю попытку доораться до моего зашоренного сознания, махнул рукой и перешёл к сути: – С булавой покраденной – дело как есть тёмное. Всё место преступления я самолично проверил, на карачках облазил и всё, что мог, обнюхать не поленился. Живут казаки в Гостиных палатах, это от царёва терема налево, в том же дворе, где невест государевых поселили. У запорожцев, понятно, хоромы-то поскромнее будут, но они вроде за роскошью и не гонятся. Спят на полу вповалку, седло под голову, кожух на плечи. Едят просто – кулеш да сало, хлеб да лук. Вот пьют знатно! И горилка ихняя с нашей водкой ни в одно сравнение не идёт, до того забориста! Я так думаю, надо бы пару фляг в отделение приволочь, на экспертизу… ну и рецепту ради.
– И думать забудь! Дальше что?
– Дальше-то… – Он поправил съехавшую на нос казацкую шапку, немного подумал и продолжил: – Булава гетманская в ларце деревянном лежала, а тот в тороках. Пока вещи разгружали, могли, случаем, и вынуть да в сторонку отложить. А Гостиный двор – место шумное, многолюдное, – глядишь, какой прохожий в ларец-то и заглянул… Хлопцы бают, что вещь дорогая: вся из чистого золота и камушками красненькими искусно украшена. Минутное дело подхватить да за пазуху сунуть! Она ить хоть и тяжёленькая, да размеру небольшого, едва ли с локоть будет.
– Как насчёт версии возможного участия самих запорожцев?
– Не-е-ет… – поморщив нос, обронил Митька. – Быть того не могёт. Хорошие ребята…
– Ты-то с чего так уверен?
– Так я ж с ними пил!
О, это железная русская логика! Если наш младший сотрудник хоть раз с кем-то где-то по поводу или без повода пил – собутыльник автоматически зачислялся в разряд «хороших людей». Причём навеки! В доказательство обратного можно лоб себе расшибить, но Митьку не переубедишь.
– Судите сами, Никита Иванович… Остап Наливайко – за горилку последние штаны снимет, но с себя. Гриня Нахапнюк – эти штаны за копейку сторгует и под расстрелом не отдаст! Олекса Енот – мал да удал, коней диких объезжает и в барабан лихо бьёт. Дрон Шмалько, писарь ихний, дак тот вообще человек учёности немереной. Владко Свержа – саблей лучше всех машет, а горькую и не пьёт почти. Есть, правда, два баламута, чёрный с рыжим… Но тока они чужого нипочём не возьмут – для них престиж запорожский дороже денег! Да и прочие…
– Ладно, верю. Всех можешь не перечислять, но хоть какие-то зацепки по делу у тебя есть?
– Есть… – как-то сразу потупился Митяй, резко став очень серьёзным. – От ларца духами заморскими пахло.
– Митя, это не солидно!
– Дык рази ж я без понятия?! А тока вот, кажись, если б всех гостей приезжих обнюхать позволили – я б того вора в один миг вычислил! Что ж вы замолчали сразу так, Никита Иванович?
– А?! Прости, задумался… – нервно обернулся я. – В чём-то ты прав, служебно-розыскная собака нам по штату положена. Может, действительно начать создание отдела с твоей кандидатуры? Попрошу Ягу, и через пару минут ты будешь бежать впереди по следу, виляя хвостиком…
– Не доверяете, значит? – надул губы Митенька, для парня двухметрового роста у него это получалось очень жалостливо.
– Слушай, ну ты себя на моё место поставь! Как я могу просить государя выдать ордер на право обнюхивания всех иностранцев, гостей города, их прислуги и местных работников Гостиного двора?! Мне ж потом на улице показываться нельзя будет – дети засмеют!
– Да кто посмеет?! Я ж их всех в бараний рог…
– Ага, а кого сегодня бабы бельевыми верёвками повязали?
– Так то ж бабы…
Вот так, не торопясь, мы дотопали до царского терема. Ворота запирались лишь в дни редких народных волнений, а сейчас у здоровенного забора мальчишки играли в снежки, а группа малолеток с визгом устанавливала у обочины снежную бабу. Туда-сюда чинно прогуливались беззаботные молодки, время от времени мелькали гикающие лихачи в расписных санях, запряжённых разгорячёнными лошадьми в цветастых попонах. Тут же торговали леденцовыми барашками и петушками на палочках, горячим сбитнем, пирогами с визигой, и в целом ведь весело было… Я имею в виду, что никто ничего такого особенно запретного не нарушал, поэтому дикий визг (просто какой-то ультразвук на пике неожиданности!) заставил меня отшатнуться от царских ворот, едва не посадив в сугроб. Прямо мимо нас и ошарашенных стрельцов кубарем пролетело что-то пёстрое и лохматое, а вслед за ним (с повторением того же визга, но на более низкой ноте) в воздухе мелькнула тёмная полоса. Бе-е-е-мс!!! Между мной и Митькой, на уровне плеча, дрожало чёрное эбеновое копьё с широким листообразным наконечником. Мы медленно и красиво сползли спинами по забору… Однако, прежде чем народ на улице понял, в чём суть суматохи, из царского терема выпрыгнула скупо одетая (или, скорее, щедро раздетая!) африканская принцесса Тамтамба Мумумба. Потрясая вторым боевым копьём, она бросилась вслед за пёстрым «субъектом», в котором я с ужасом признал удирающую Ягу!
37 
