очень нудно 
33 
– Какого шайтана я здесь делаю? Неужели сам заполз с похмелюги… – К чести нашего героя, стоит признать, что он ни от чего не открещивался и, как попал в столь незавидное положение, вспомнил быстро. – Ах ты, стража шехметовская, мать вашу за ногу да об стенку! Запихнули-таки ясного сокола в камеру одиночную, срок безвинно мотать… Ой, ёшкин кот, а условия-то тут какие свинские!
Кое-как встав на ноги и убедившись, что на первый взгляд ничего не поломано, не откусано и не отрублено, Лев попытался осмотреть место своего заключения. Результаты показались ему не очень утешительными: большая яма без малейших намёков на удобства (нет ни нар, ни туалета, ни питьевой воды), стены гладкие из обожжённой глины (изнутри зиндан заполняли ветками и запаливали огромный костёр, укреплявший глину на стенах до крепости стандартного кирпича), выход один – через отверстие сверху, но оно так высоко, что подняться без верёвки или лестницы – задача абсолютно невыполнимая. На холодном полу нашлось немного перепрелой соломы, обрывки тряпок и чьи-то кости. Ну, и воздух… соответственный. От столь ужасающей антисанитарии Лев впал в глубокую депрессию. Он грузно уселся прямо на пол и очень тихим голосом, сдержанно, без истерики, попытался поговорить сам с собой. Обычно это считается первым признаком сумасшествия, но, поверьте, не в нашем случае.
– Тихо, Лёвушка, не плачь, не утонет в речке мяч! Надо мыслить позитивно, так и дедушка Хайям учил, чтоб ему… Отдыхает старый хрен где-нибудь на Карибском побережье, коктейли через трубочку пьёт, девиц в бикини любовными рубаи охмуряет, а я тут сижу по уши в вонизме, как граф Монте-Кристо! Ох, ох, ох… что ж я маленьким не сдох?! Конечно, таланты у меня, как у самого крутого уголовника. Могу украсть… всё, что хочешь, могу украсть! Даже эту долбаную тюрьму, но для этого мне надо оказаться вне её, а не внутри. Внутри красть нечего, следовательно, профессиональные данные пропадают всуе… Хотя, с другой стороны, руки-ноги целы, голова… ещё болит, но пока на месте, а значит – жизнь продолжается! Эх, любо, братцы, любо! Любо, братцы, жить! С вашим атаманом не приходится тужить…
Раздумчивое пение Оболенского прервал мелкий камушек, стукнувший его по макушке. Первоначально он не уделил этому особого внимания. За что соответственно получил по маковке вторично.
– Грех смеяться над больными людьми! – громко объявил Лев, шмыгая носом. Больной не больной, но насморк от такой сырости почти неизбежен… Наверху раздалась приглушённая перепалка. Кто-то с кем-то яростно спорил, и смутные обрывки фраз заставили-таки обиженного узника поднять голову.
– Живой… А ты не верил! Ну, так что, где моя таньга…
– Ты с ума сошёл, клянусь аллахом!
– Да никто не узнает…
– Три таньга?! Мы спорили на четыре!
– Господин Шехмет нас убьёт…
– Ва-а-й, ну ты сам посуди, куда ему со двора деваться?! Хорошо, ещё две таньга…
– А я думал, муфтий не может быть вором…
– Ни за что у нас не сажают! Сам решётку поднимай…
– Где лестница?
– На твои таньга, подавись!
– Вах, зачем так ругаешься? Ты мне их честно проспорил… Эй, уважаемый! Эй!
«Уважаемый» – это, видимо, относилось к Оболенскому. Когда он допетрил, то сразу откликнулся, не дожидаясь третьего камушка. Мелочь, а неприятно…
– Что надо, кровососы?
– Ай-яй, почтенный человек, духовное лицо, а говоришь такие невежливые вещи… – Решётка над отверстием наверху исчезла, на фоне фиолетового неба чётко вырисовывалась голова в необычном, конусообразном тюрбане. – Скажи нам правду, о сидящий в зиндане, ты ли на самом деле настоящий Багдадский вор?
– Ну, допустим…
– Что он сказал? Кого допустим? Куда?! – встревоженно вмешались ещё два голоса, но тот, что расспрашивал заключённого, поспешил успокоить неизвестных товарищей:
– Он сказал «да»! Не позволяйте пустым сомнениям отвлечь вас от истинной причины нашего спора. Вспомните, сколько денег поставлено на кон! Эй, достойнейший Багдадский вор, а это правда, что ты можешь украсть всё на свете?
– Ну, в принципе…
– Где?! – теперь впал в лёгкое замешательство даже говоривший, и Лев вынужденно уточнил:
– Я могу украсть всё, что угодно, но для этого мне необходима некоторая свобода действий.
– А-а… – облегчённо выдохнули все три голоса сразу. Потом голова пропала, решётка опустилась на место, а спорщики, видимо, удалились на совещание. Спустя пару минут всё вернулось на круги своя, а человек в чалме торжественно спросил у Оболенского:
33 
