очень нудно 
45 
Эти мысли застали его врасплох, он разволновался, однако все же сумел тщательно взвесить все свои слова и от начала до конца обдумать свое поведение, сообразуясь с проверенными жизнью правилами. Разве то, как он поступал с Кристианой, имело какое-нибудь отношение к искусству обольщения? С ней он вел себя еще хуже, чем с остальными. И тут он сообразил, что даже и не пытался об этом подумать, хотя собирался. Значит, надо выпить с Дангларом и его гостями и попытаться выяснить, что Матильда и Рейе здесь забыли.
Если внимательно присмотреться, Данглар вовсе не был сбит с толку, оказавшись действующим лицом в сцене обольщения вместе с двумя подозреваемыми, сидящими за столом рядом с ним. А если присмотреться еще более внимательно, можно было заметить, что мыслитель Данглар, каким бы пьяным он ни выглядел, пристально наблюдал и сосредоточенно слушал, исподволь направляя ход беседы. Несмотря на количество выпитого, безжалостный мозг инспектора воспринимал Матильду и Рейе как людей, непосредственно замешанных в деле об убийстве. Адамберг улыбнулся и подошел к столу.
- Я знаю, это против правил, - заявил Данглар, указывая на стаканы. - Но эти люди - не мои клиенты. Они просто проходили мимо. Вообще-то они хотели повидаться с вами.
- Еще как хотели, - мрачно подтвердила Матильда.
Матильда подняла глаза, и Адамберг понял, что она ужасно на него сердита. Следовало непременно избежать бурной сцены при свидетелях. Он отставил стакан и пригласил гостей в свой кабинет, сделав знак Данглару - на всякий случай, чтобы тот не обиделся. Но Данглару было все равно, он снова погрузился в свои бумаги.
- Итак, Клеманс не выдержала и все рассказала? - мягко спросил Адамберг у Матильды, усевшись в кресло боком.
Комиссар улыбался, склонив голову к плечу.
- Ей не пришлось, - сказала Матильда. - Похоже, вы ее засыпали вопросами о ее жизни, потом о Реале. Ну и что все это значит, Адамберг?
- Это значит, что я полицейский, как мне кажется, - ответил Адамберг. - Не засыпал я ее вопросами. Клеманс сама говорит без умолку, посвистывая сквозь зубки. Мне хотелось познакомиться с Реалем Лувенелем. Я как раз от него.
- Знаю, и это меня выводит из себя.
- Это нормально.
- Чего вы от него хотели?
- Узнать, что вы наговорили в ресторане «Доден Буффан».
- Какая разница, боже мой?
- Изредка - совсем не часто, поверьте - у меня возникает непреодолимое желание узнать, что люди от меня скрывают. Вдобавок ко всему с момента публикации статьи в газете пятого округа для тех людей, кто хотел бы поближе подобраться к человеку с кругами, вы стали чем-то вроде липучки для мух. Значит, настало время заняться этим вплотную. Думаю, вы уже почти узнали, кто он. Я надеялся, что вы сообщили об этом в тот вечер и что Лувенель введет меня в курс дела.
- Я даже не могла себе представить, что вы способны на такое коварство.
Адамберг пожал плечами:
- А вы, госпожа Форестье? Помните, как вы пришли в комиссариат в первый раз? По-вашему, вы поступили честно?
- Выбора не было, - проворчала Матильда. - Но вас-то все считают безупречным. И вдруг выясняется, что вы такой изворотливый.
- У меня тем более не было выбора. И потом, это правда, я человек изменчивый. Я все время меняюсь.
Адамберг сидел, склонив голову и подперев ее рукой. Матильда смотрела на него.
- Вот-вот, - снова заговорила она, - вы аморальны, вам бы проституткой работать.
- Этим я и занимаюсь, чтобы добыть нужные сведения.
- Сведения о чем?
- О нем. О человеке, рисующем синие круги.
- Вы будете разочарованы. Я сама придумала облик человека, рисующего круги, опираясь на воспоминания о других людях. У меня нет ни одного доказательства. Все - чистый вымысел.
- Мне приходится по кусочкам вытягивать из вас правду,- пробормотал Адамберг. - На это уходит слишком много времени. Не могли бы вы мне просто сказать, кто он? Даже если вы снова что-нибудь выдумаете, мне все равно интересно.
- Моя история не имеет под собой реального основания. Человек, рисующий круги, напоминает мне одного мужчину, которого однажды, лет восемь назад, я довольно долго выслеживала, и было это в квартале Пигаль. Я наблюдала за ним в маленьком темном ресторане, куда он каждый день приходил завтракать в одиночестве. Он ел и одновременно работал, никогда не снимая плаща, завалив весь стол кипами книг и бумаг. И когда что-нибудь падало на пол, а это происходило постоянно, он наклонялся, придерживая полы плаща так аккуратно, словно это было подвенечное платье. Несколько раз заходила его жена со своим любовником, и они втроем пили кофе. Он производил впечатление несчастного человека, обреченного сносить унижения, чтобы сохранить в жизни хоть что-нибудь. Когда жена с любовником уходили, он уже был не в состоянии сдержать злобу и начинал ножом для мяса методично кромсать бумажную скатерть, что, по всей видимости, у него не слишком хорошо получалось. Я бы посоветовала ему выпить, но он был трезвенником.
45 
