55 
― Вы проявляете слишком большой интерес к постороннему.
― Естественно, если вы заявляетесь сюда и практически обвиняете меня в его убийстве. А когда все это случилось?
― Сегодня перед рассветом.
― Я провела в постели всю ночь и все утро. Я приняла две таблетки снотворного и до сих пор как пьяная. А почему вы пришли именно ко мне?
― Люси Чэмпион и Чарльз Синглтон были вашими друзьями. Разве не так, Бесс?
― Не так. ― Она спохватилась. ― А почему вы назвали меня Бесс? Меня зовут Элизабет.
― Орас Уайлдинг называет вас Бесс.
― О таком тоже никогда не слышала.
― Он живет на Скай-Рут рядом с домиком Синглтона. Он говорит, Синглтон представил его вам в сорок третьем году.
― Уайлдинг врун, всегда был вруном. ― Она сильно прикусила нижнюю губу своими белыми зубами.
― Вы же сказали, что с ним не знакомы.
― Это вы все говорите и говорите. В конце концов заговорите себя до смерти.
― Именно так поступила Люси?
― Понятия не имею, как поступила Люси.
― Она была вашей подругой. Она приходила сюда повидаться с вами.
― Люси Чэмпион была пациенткой моего мужа, ― решительно сказала она. ― Я вам это уже говорила вчера вечером.
― Вы лгали. А сегодня утром лгал ваш муж, чтобы вас выгородить. Ему пришлось придумывать, почему у нее нет карточки и от чего он ее лечил. Любая физическая болезнь была бы обнаружена при вскрытии, и он это знал. Поэтому он приписал ей ипохондрию, которая позволяла все ее болезни свести к страху. Ясно, что никакое вскрытие фобию не показывает.
― У нее правда была ипохондрия. Сэм мне говорил.
― Не встречал ни одного ипохондрика, который не мерил бы температуру по меньшей мере раз в день. Люси не прикасалась к своему термометру две недели.
― И для суда это убедительный довод, перечеркивающий свидетельство профессионала и его жены?
― Для меня вполне убедительный. А значит, и для суда.
― Понятно. Вы и судья и присяжные и все прочее, вместе взятое. Не слишком ли много для одного человечка?
― Не испытывайте моего терпения. Если я от всего этого устану, что с вами будет? Подумайте, как вам повезло с судьей. Я предоставляю вам возможность выговориться, прежде чем передать дело полицейским.
― Зачем? ― Бесс принялась соблазнять меня своим телом. Она слегка повернулась и закинула руку за голову, так что одна ее грудь пикантно приподнялась под махровой тканью. Широкий рукав упал, обнажив округлое белое предплечье. Белое лицо томно запрокинулось. ― Зачем так затруднять себя ради какой-то поджигательницы? Несчастной старой поджигательницы?
― Меня это не затрудняет, ― сказал я.
Она коснулась прохладной ладонью моей щеки и провела ею по шее до самой ключицы.
― Пошли на кухню. Я как раз варила кофе. Там и поговорим.
Я поплелся за ней на кухню, не очень понимая, кто из нас двоих идет на поводу у другого. Кухня была большая с одним тусклым окном над мойкой, заваленной посудой. Я присел за исцарапанный эмалированный столик и стал смотреть, как она разливает кофе. Когда обе чашки были наполнены, я поменял их местами.
― Вы не слишком-то мне доверяете, мистер Герой. Как, вы сказали, вас зовут?
― Арчер. Я последний в нашем роду Арчеров, и мне было бы обидно, если бы яд его пресек.
― Нет детишек? Жены?
― Ни того, ни другого. Вас это интересует?
― Могло бы заинтересовать. ― Она мягко выпятила губы, чувственные, красиво вылепленные. ― Но что поделаешь, я при муже, который меня вполне... устраивает.
― Неужели устраивает?
Ее глаза, не оттаявшие вместе с лицом, превратились в холодные синие щелки.
― Не трогайте его.
― Это почему? Он у вас прокаженный?
― Повторяю, не трогайте его, если не хотите, чтоб я выплеснула вам в физиономию горячий кофе. ― Она взялась за ручку чашки.
― А как насчет горячего бензина?
Ее чашка стукнулась о стол, так что содержимое перелилось через край.
― Вам кажется, я похожа на убийцу?
― Я встречал очень даже красивых. Вы не можете отрицать, что характер у вас крутой.
― Я прошла крутую школу, ― сказала она. ― Знаете рабочий район в Гэри, в штате Индиана?
― Был проездом.
― Я окончила ее с отличием. ― В улыбке Бесс промелькнуло что-то похожее на гордость. ― Но преступницей я не стала. Могла бы стать, если бы Сэм вовремя меня оттуда не забрал. Я была под надзором, когда он на мне женился.
― За что?
― Да за ерунду. Говоря по-вашему, я была малолетней правонарушительницей. Только я себя такой не чувствовала. Мой папаша был чернорабочим, понимаете, настоящим чернорабочим старой закваски. Как всякий уважающий себя работяга, он каждую субботу надирался и колошматил женскую половину семейства. Я устала прятаться под кроватью и сбежала на волю. В большой прекрасный мир, ха-ха. Покрутилась, покрутилась и завела любовника. Этот любовник пристроил меня гардеробщицей в один из клубов в восточной части города. Местечко было не очень шикарное, но к шестнадцати годам я зарабатывала на чаевых больше, чем мой папаша, потея на своей фабрике. Только мне не повезло. У нас там играли в азартные игры, кому-то позабыли дать на лапу, и меня сцапали во время облавы. Я настрочила заявление, и меня отпустили на поруки. Мерзавец судья устроил так, что я больше не имела права работать в клубах. Но это было не самое плохое. Я должна была вернуться домой и жить с семьей.
55 
