27 
Он тоже сделал глоток и поморщился.
— Почему ты пьешь без сахара?
— Чтобы испортить вкус чая? — заметила Джанин. — И ты называешь себя британцем?
— Да, — он придвинулся ближе и стал играть ее локонами, — к тому же британцем, которому сегодня вечером необходимо быть во Флориде по делам бизнеса.
Холодный комок, зародившийся у нее внутри, был очень похож на разочарование. Джанин быстро подавила неприятное ощущение. Если она боится расстаться с этим мужчиной на несколько часов, то что ей делать, когда все закончится и они вернутся — каждый к своей жизни?
Помешивая напиток соломинкой, она рассеянно слушала мягкое постукивание кубиков льда по стеклу бокала. Затем спросила:
— Ты надолго уезжаешь?
— Только на ночь. — Он откинулся на спинку шезлонга, обвел взглядом толпу и снова посмотрел на нее: — Я не могу не ехать. Один из наших экономистов хочет посоветоваться со мной по поводу расширения бизнеса.
— Это важно?
— Да, — он вытянул ноги и изучающе посмотрел на нее. — Я не поехал бы, если бы дело не было таким важным.
— Ладно, — она выдавила улыбку, — когда твой рейс?
Он улыбнулся в ответ. Джанин замерла. Его улыбка обжигала. Этот мужчина уже казался ей родным и близким.
Плохо, отстраненно подумала она, все еще не в силах перевести дыхание. Такая привязанность не доведет до добра: она не сможет быть рядом с другим мужчиной, потому что всегда будет сравнивать его с Максом.
— Мой самолет взлетит тогда, когда я этого захочу.
Ну конечно. С ее стороны было глупо забыть, что он — полновластный повелитель в своей маленькой империи. Для него расписания полетов не значат ничего. В этой империи самолеты взлетают по его желанию. А еще там нет места для Джанни...
— Извини, забыла. Так когда ты отправляешься?
— Прямо сейчас, — он наклонился к ней. — Я просто хотел увидеть тебя перед тем, как уеду. Хотел убедиться, что ты справишься с Элизабет.
— Да ладно, — рассмеялась Джанин и накрыла ладонью его руку, — справлюсь как-нибудь.
Он кивнул, потом нахмурился:
— И держись подальше от Прентисса.
Это была не просьба. Это был приказ. Что и вызвало у Джанин волну раздражения.
— Макс... — она вздохнула и убрала руку. И вздохнула еще раз, уже от удовольствия, когда он не позволил ей этого сделать. — Я сама разберусь, ладно? То, что происходит между мной и Джоном, не имеет к тебе никакого отношения.
— Мы оба в сделке, Джанин. И я не хочу, чтобы ты все испортила из-за детского желания отомстить.
— Детского? — Она рывком высвободила руку, удивившись про себя, почему еще несколько минут назад так сожалела об его отъезде. — Оно не детское. Если бы кто-нибудь поступил с великим Максом Страйвером так же, сомневаюсь, что обидчик ушел бы безнаказанным.
Он огляделся вокруг, чтобы удостовериться, что никто не обращает на них внимания. Когда Макс снова посмотрел на Джанин, в его глазах горел жесткий огонек.
— Как бы он ни поступил с тобой, все уже позади. Ты выжила. Оставь это прошлому.
Она покачала головой, осознавая, что он никогда ее не поймет. Раздражение боролось в ней с разочарованием. И разочарование победило.
— Ты предлагаешь все забыть? Прекрасный совет, Макс.
Его голос стал низким от сдерживаемого гнева.
— Ты делаешь из мухи слона.
Джанин скрестила руки и начала постукивать носком возмутительно дорогих босоножек по плитке, которой был вымощен внутренний двор.
— Ты прав.
— Мне кажется, — он прервал повисшее между ними молчание, — ты не совсем понимаешь одну вещь.
— Да? И какую же?
— Ты так хочешь бросить Джону в лицо обвинения, но забываешь, что уже победила. — Она непонимающе нахмурилась, и он торопливо продолжил, боясь, что она перебьет: — Он думает, что покинул тебя разоренной и истекающей кровью. Что раздавил тебя. Разбил твою жизнь. Но он ошибся.
— Он не ошибся, — возразила Джанин. Она вспомнила, как рыдала, поняв, что Джон сбежал из города со всеми ее деньгами.
Макс развернул к себе ее шезлонг и теперь говорил, глядя ей прямо в лицо.
— Ты выжила, — убедительно говорил Макс, — и ты нашла способ вернуть деньги. Когда ты уедешь домой, то сможешь вернуться к такой же жизни, какая была у тебя до появления Джона.
Логично. Очень логично. Она понимала это.
Но ей было все равно...
27 
