Последние отзывы

  75  

– Конечно нет! Льстивый человечек с пальцами, похожими на волосатые сосиски. – Она ткнула вилкой в тарелку. – Насколько я знаю, эту маленькую бестию могла получить Джой. Мне он жалок: отирает среди людей театра в надежде, что поднаберет у них таланта, которого ему не хватило, чтобы покорить публику много лет назад. Жалок! — Внезапный взрыв эмоций, похоже, выбил ее из колеи. И, словно для того чтобы обуздать его, она отвела взгляд и сказала: – Что ж, возможно, именно поэтому мама считала его такой подходящей для меня кандидатурой. Два ничтожества, вместе плывущих к закату. Боже, какая романтическая мысль!

– Но вы пошли в его комнату…

– Я искала Джой. Из-за тети Франчи и ее чертовых жемчугов. Хотя, когда я теперь об этом думаю, мне кажется, что мама и тетя Франчи, вероятно, спланировали всю эту сцену заранее. Джой бросится к себе в комнату, истекая слюной над своим новым приобретением и оставив меня наедине с Винни. Мама, без сомнения, уже побывала в его комнате с лепестками цветов и святой водой, оставалось только завершить это соответствующим финалом. Какая жалость! Сколько усилий она приложила, и только для того, чтобы он положил глаз на Джой.

– Вы, что же, совершенно уверены в том, что происходило в комнате Винни? Мне это действительно важно. Вы видели Джой? Вы уверены, что она была с ним? И что там больше никого не было?

– Я… – Элизабет замолчала. Резким движением переложила нож и вилку. – Конечно, это была Джой. Я же слышала их.

– Но не видели ее?

– Я слышала ее голос!

– Шепот? Бормотание? Было поздно. Ей пришлось бы говорить негромко, верно?

– Это была Джой! Кто еще мог быть? И что другое могло быть между ними после полуночи, инспектор? Читали стихи? Поверьте мне, если Джой явилась в комнату к мужчине, то у нее на уме было только одно.

Я это знаю.

– Она проделывала это и с Алеком, когда гостила у вас?

Элизабет плотно сжала губы и снова занялась своей тарелкой.

– Расскажите мне, что вы делали после того, как ушли с читки, – попросил Линли.

Она сложила ломтики сосиски аккуратным треугольничком. Затем ножом принялась резать кружочки пополам.

Каждому ломтику было уделено внимание и полная сосредоточенность. Через минуту она заговорила:

– Я пошла к своей тете. Она расстроилась. Я хотела помочь.

– Вы ее любите.

– А вас это, похоже, удивляет, инспектор. Просто небывалое чудо, что я могу кого-то любить. Верно? – Поняв, что ей не вывести его из себя, она сложила нож и вилку, отодвинулась подальше от стола и посмотрела ему прямо в глаза. – Я отвела тетю Франчи в ее комнату. Положила ей на голову компресс. Мы поговорили.

– О чем?

Элизабет снова улыбнулась, и в этой улыбке необъяснимым образом соединились насмека и тайное торжество.

– О «Ветре в ивах»^[31], если уж вам так надо знать, сказала она. – Вам знакома эта история, не так ли. Жаба, Барсук. Крыса. И крот. – Она поднялась и набросила на плечи плащ. – А теперь, если у вас все инспектор, у меня еще есть дела.

С этими словами она оставила его. Линли услышал, как она хохотнула в холле.

Айрин Синклер только что сама услышала эту новость, когда Роберт Гэбриэл нашел ее в комнате, которой Франческа Джеррард с оптимизмом дала название игротеки. Находившаяся в самом конце нижнего коридора, с северо-восточной стороны – причем дверь ее была почти скрыта за грудой одежды для прогулок, в сущности, никому не нужной, – комната эта оказалась полностью изолированной, и, войдя туда, Айрин с радостью вдохнула запах плесени, гниющего дерева и всюду проникающего запаха пыли и грязи. Как видно, великие планы обновления дома пока еще не коснулись этого дальнего уголка. Айрин поймала себя на том, что рада этому.

В центре комнаты стоял старый бильярдный стол, его зеленое сукно сильно сморщилось, сетки под большинством луз или порвались, или вообще отсутствовали. В стойке на стене стояли кии, и Айрин рассеянно провела по ним пальцами, идя к окну. Штор на нем не было, поэтому тут было как-то особенно зябко. Поскольку она была без пальто, то обхватила себя руками и крепко потерла предплечья, ощущая ответное трение шерстяного платья о кожу как своего рода боль.

Из окна мало что было видно, только оголенная зимой ольховая роща, за которой шиферная крыша эллинга казалась выраставшей из холмика, как треугольный нарост. Это была оптическая иллюзия, созданная ракурсом и высотой холма. Айрин невольно подумала, что иллюзии занимают прочное место в ее жизни.

  75