239 
— Вы с таким жаром говорите о вашей матушке, Кэри, что старушке можно позавидовать.
— Она вовсе не стара, Роберт!
— В таком случае позавидуем юной леди.
— У нее нет таких претензий.
— Ладно, оставим ее возраст в покое. Но вы говорили, что матушка первая причина вашего счастья, а где же вторая?
— Я рада, что вам лучше.
— А еще?
— Рада, что мы друзья.
— Вы и я?
— Да. Было время, когда я думала, что все это ушло безвозвратно.
— Кэри, когда-нибудь я расскажу вам о себе одну вещь, которая не делает мне чести и потому вряд ли вам понравится.
— Ах! Пожалуйста, не надо! Я не могу плохо думать о вас.
— А я не могу перенести мысли, что вы думаете обо мне лучше, чем я заслуживаю.
— Но мне уже наполовину известен ваш секрет. Мне даже кажется, я знаю все.
— Ничего вы не знаете.
— По-моему, знаю.
— Кого еще это касается, кроме меня?
Она покраснела, замялась и промолчала.
— Говорите, Кэри! Кого еще?
Она попыталась произнести чье-то имя и не смогла.
— Скажите! Сейчас мы одни, будьте же откровенны!
— А если я ошибусь?
— Я вас прощу. Шепните мне, Кэри.
Он приблизил ухо к ее губам, но она все еще не хотела или не могла сказать. Видя, однако, что Мур ждет и что он твердо решил услышать хоть что-нибудь, она наконец проговорила:
— С неделю тому назад мисс Килдар провела у нас целый день. Вечером поднялся сильный ветер, и мы уговорили ее остаться ночевать.
— И вы вместе завивали локоны?
— Откуда вы это знаете?
— А потом вы болтали, и она сказала вам…
— Это было вовсе не тогда, когда мы завивали локоны, так что вы не так проницательны, как воображаете. Кроме того, она мне ничего не рассказала.
— Потом вы легли спать вместе?
— Да, мы ночевали в одной комнате и в одной постели, но мы почти не спали и проговорили всю ночь напролет.
— Я был в этом уверен. И тогда-то вы узнали обо всем. Что ж, тем хуже. Я бы предпочел, чтобы вы услышали это от меня самого.
— Вы заблуждаетесь, она не говорила мне того, что вы подозреваете. Не в ее натуре распространяться о подобных вещах. Я лишь кое-что поняла из ее слов, кое о чем до меня дошли слухи, а об остальном я догадалась сама!
— Но если она не сказала вам, что я хотел жениться на ней ради денег и что она с возмущением и презрением отказала мне, — вам нечего вздрагивать и краснеть, а тем более колоть иголкой ваши трепещущие пальцы: все это чистая правда, нравится вам она или нет. Если же не это было предметом ее откровений, так о чем вы толковали? Вы сказали, что проговорили всю ночь напролет — о чем же?
— О разных разностях, о которых мы раньше никогда не говорили всерьез, хотя уже были близкими подругами. Надеюсь, вы не рассчитываете, что я вам о них расскажу?
— Да, да, Кэри, вы расскажете! Вы сами говорили, что мы с вами друзья, а друзья не должны ничего скрывать друг от друга.
— Но вы уверены, что не проговоритесь?
— Совершенно уверен.
— Даже Луи?
— Даже Луи. Вы думаете, его интересуют ваши секреты?
— Роберт, если бы вы знали, какое Шерли удивительное, какое великодушное создание!
— Допускаю. В ней, должно быть, сочетаются всевозможные странности и всевозможные достоинства.
— Ее чувства запрятаны глубоко, но когда они помимо воли прорываются подобно мощному потоку, то, по-моему, ею нельзя не восхищаться и не любить ее.
— А вы видели это зрелище?
— Да. Глубокой ночью, когда в доме все уснуло и лишь сияние звезд да холодный отблеск снега наполняли нашу комнату, Шерли открыла мне свое сердце.
— Свое сердце? Вы думаете, она в самом деле раскрыла его перед вами?
— Да.
— Каково же оно?
— Святое, как алтарь, чистое, как снег, горячее, как пламя, и сильное, сильнее смерти!
— Но может ли она полюбить? Скажите мне.
— А вы как думаете?
— До сих пор она не полюбила никого из тех, кто любил ее.
— Кто же ее любил?
Мур назвал целый список джентльменов, закончив сэром Филиппом Наннли.
— Да, из них она никого не полюбила.
— Хотя кое-кто из них был вполне достоин любви.
— Любви другой женщины, но не Шерли.
— Чем же она лучше других?
— Ее ни с кем нельзя сравнивать, а жениться на ней даже опасно, во всяком случае рискованно.
— Представляю…
— Она говорила о вас…
— Вот видите! Но ведь вы как будто это отрицали?
239 
