8 
— Не ты один в лошадях смыслишь… все равно, увидел бы Михайлу, снова разгорелся бы! — Корней уже не злился, а просто брюзжал. — Всыпал бы… ишь, бояр он ставить будет!
— Однажды ты ему уже всыпал, мне Анюта рассказывала. Тогда он просто в лес сбежал, а сейчас? Ты можешь точно сказать: что он в этот раз выкинет?
— А что бы ни выкинул! Виноват — отвечай! Да что ж ты, Леха, сегодня мне все поперек талдычишь? Молод еще меня поучать!
— Христос с тобой, батюшка, разве ж я поучаю? Просто парень у тебя не прост, если уж ты сгоряча в крепость не поехал, так я думаю, что и поразмыслить не грех: какое наказание выбрать, да какую из этого пользу извлечь — и для воспитания, и вообще… ты по горячности не только про нрав Михайлы позабыл, но и то, что его боярыня Гредислава воеводой своей дружины поставила. Хоть убей, ни разу не слыхал, чтобы у какого-нибудь боярина воеводу выпороли! А еще непонятно с лишением достоинства старшины — от старшинства в Младшей страже ты Михайлу отрешишь, а воеводой у боярыни он останется, хренотень какая-то выходит, да еще неизвестно: как Гредислава на это все посмотрит?
— По горячности, по горячности… помню я все! Едрена-матрена, вот чирей на заднице вырос… и не тронь его. Ты как хочешь, Леха, а без чарки у нас сегодня разговор добром не кончится — либо подеремся, либо… как ты сказал? Хренотень? Во, хренотень какую-нибудь сотворим. Пива, правда нет, вина тоже… ну что за жизнь, едрена-матрена? Меду… меду, что-то неохота. Я тут бабам велел бражки поставить, вроде бы уже должна дозреть. Будешь бражку?
— В самый раз, то, что надо!
— Ты мне голову не крути! Думаешь, если не перечишь, так я пить не стану? А вот и стану! Ну-ка, крикни там на кухне, чтобы принесли, и закусить чего-нибудь.
* * *
Первая чарка у Корнея, что называется, «пошла колом» — он закашлялся, утер набежавшую слезу и шмыгнул носом. Вторая, в соответствии с народной мудростью, должна была бы «полететь соколом», но видать уж день такой выдался — воевода поморщился, с подозрением глянул на кувшин с бражкой, но вместо традиционного: «не достояла» или «перестояла», выдал неожиданное:
— А ведь ты лют, Леха, ох лют.
— М? — Рот у Алексея был занят закуской, и он изобразил вопрос поднятием бровей.
— Вот так вот, наказание выдумывать — спокойно, без злости рассуждая, да чтобы побольней, да чтобы волхву ненароком не обидеть, да чтобы пользу какую-то выгадать. Бывал я у греков в Херсонесе, это их навык — все обмыслить с холодной головой, а потом — без жалости и с умением. Это, если хочешь знать, в сто раз жесточе, чем сгоряча, пусть даже и с перебором.
— Зря ты так, батюшка…
— Нет, не зря! Михайла внук мой — плоть и кровь. Если я ему больно делаю, то и себе так же! Анюта ему рассказывала… тьфу, баба — язык до пупа! Да, высек без меры, так потом сам чуть не помер!
— Так моровое же поветрие было…
— Э-э! Разве ж меня так скрутило бы, если б не история с Михайлой? Да-а, Леха, знал я, что жизнь тебя ушибла, — Корней сочувственно покивал головой, — но что б настолько…
— Ты о чем, батюшка?
— Сердце в истинном муже гореть должно, а у тебя погасло. Ты в любом деле, как купец, все наперед рассчитываешь, умствованиями, холодным рассудком все проверяешь, а в жизни случается порой так, что непременно чувствам волю дать приходится. В узде их держать, конечно, надо, но ты-то чувства не обуздал, а удушил!
— Да если бы у меня рассудок не первенствовал, давно бы мои кости воронье по степи растащило!
— Все понимаю, сынок, и не попрекаю, а сочувствую. — Корней и впрямь пригорюнился, высматривая что-то на дне чарки, немного помолчал и неожиданно вернулся к, казалось бы исчерпанной, теме: — Ты мне, вот, про Лавра поведал. Кхе! По уму, может быть, все и верно, а по сердцу — заумь ты дурацкую нес! Да, принял на себя все семейные заботы и труды, не спорю, но КАК принял? Вздохнул, да руками развел: мол, ничего не поделаешь, доля такая выпала. Возьми того же Андрюху Немого: увечный, безгласный, всю близкую родню похоронил, бабы да девки стороной обходят, вот уж доля, так доля — врагу не пожелаешь! Однако вцепился в жизнь зубами, рычит, но живет! Своего сына Бог не дал, так он Михайлу воинскому делу учить взялся… Ты, кстати сказать, не нарвись случайно — Андрюха за Михайлу и убить может.
Корней запнулся, сбившись с мысли, пошевелил пальцами в воздухе и, чтобы заполнить паузу, налил себе еще бражки. Пить не стал, а продолжил:
8 
