очень нудно 
66 
После звонка детектива ЛеГранда я разложила los naipas — пускай не воскресным вечером, пускай не в своем sanctuario, а просто на кухонном столе. Дьявол и Умеренность, как обычно, оказались в кресте. Но на сей раз там оказались еще две карты, которых я прежде не видела. Первая — Звезда, самая мощная карта в колоде Таро, которая нейтрализует все соседние. В соседстве с Дьяволом она означала, что мой давний враг скоро поплатится за свои прегрешения. Отныне твой отец бессилен.
Второй же незнакомой картой был туз жезлов — и даже самая неопытная bruja скажет тебе, что он сулит хаос.
Тебе достались мои волосы и моя улыбка. И упрямство мое ты тоже унаследовала. Мое ушедшее существо — я сама, только много лет назад — как будто взывало ко мне, тщилось предупредить о том, что уже не исправить.
Ты рассказала мне, что помнишь из своего детства, но не спросила, что помню я. Если бы я услышала этот вопрос, то ответила бы: «Все». Начиная с того момента, как ты явилась на свет и свернулась неподвижной улиткой у моей груди, которую скрывал застиранный больничный халат, и заканчивая тем последним поцелуем, когда Чарли забирал тебя на выходные. Это был небрежный поцелуй, я даже промазала и чмокнула воздух. Ведь я была уверена, что смогу коснуться твоей щеки еще тысячу раз.
После твоего исчезновения я поехала в Мексику повидаться с bruja, учившейся вместе с моей матерью. Она жила в коттедже с тремя голубыми игуанами, которые хозяйничали где им заблагорассудится и, по слухам, были когда-то людьми, но обидели эту женщину и жестоко за то поплатились. Я пришла к ней тринадцатого июня, на праздник Сан-Антонио де Падуа. В коридоре толпились страждущие и, чтобы скоротать время, обменивались своими невеселыми историями. Там была женщина, забывшая бабушкино бриллиантовое кольцо в туалете; старичок, потерявший купчую на дом; мальчишка с фотографией пропавшего пса и священник, переживший кризис веры. Я ждала молча, наблюдая, как рыжие петухи выклевывают остатки зерна из кукурузных початков, разбросанных по двору. Когда подошла моя очередь, я шагнула в sanctuario и вручила bruja обязательную статуэтку Сан-Антонио вместе с запиской, где указала свою потерю.
Она шепотом помолилась и, обернув статуэтку бумагой, перевязала ее красной лентой.
— Сто песо, — потребовала она.
Я расплатилась и поехала на север, пока не увидела первый водоем на своем пути. Остановившись, я бросила туда эту «посылку» и дождалась, пока она — по моим расчетам — опустилась на дно.
Сан-Антонио считается покровителем всего пропавшего. Сделай ему подношение в его праздник, и твоя пропажа вернется в течение года. Если она, конечно, не уничтожена полностью.
Я ездила к этой колдунье каждый год, пока она не умерла, и каждый раз просила об одном. И из года в год, не видя тебя, я не винила ни ее, ни самого святого. Я считала, что это моя вина, что я забыла что-то указать, что-то напутала в своем письме, увеличивавшемся из года в год. Первоначальный абзац превратился в стихотворение, а оно — в шедевральную поэму. Триста шестьдесят четыре дня в году я посвящала совершенствованию этой записки, которую в июне отвезу bruja, если ты до того времени не вернешься.
И хотя эта bruja давно уже умерла, я, кажется, наконец поняла, что должна была написать. Двадцать восемь лет — это довольно внушительный срок, за это время я смогла определить, за что люблю тебя. И все очевидные резоны оказались ложными: не за то, что ты плавала прямо у меня под сердцем; не за то, что ты сохраняла юность, сочившуюся из меня ежедневно, как кровь; не за то, что когда-нибудь, когда я стану совсем беспомощной, ты позаботишься обо мне. Любовь — это не уравнение, как бы ни убеждал меня в этом твой отец. Любовь — это не договор, любовь — это не счастливый конец. Это грифель под мелом, земля под домом, кислород в воздухе. Это то место, куда я возвращаюсь, куда бы ни уходила. Я любила тебя, Бетани, потому что тебя мне не нужно было добиваться. Ты пришла в этот мир полная любви ко мне, пускай я порой твоей любви и не заслуживала.
IV
Порою вещи забывают, как они прекрасны, И мы обязаны их заново учить.
Галвей Киннелл. Святой Франциск и свинья
ЭРИК
В тринадцать лет я повстречал идеальную девочку. Она была примерно моего роста, с шелковистыми волосами и глазами цвета грозового неба. Ее звали Сондра. Пахла она неспешными летними воскресеньями — свежескошенной травой и прохладными брызгами, и я ловил себя на том, что всякий раз норовлю прижаться к ней, чтобы вдохнуть этот запах.
66 
