— Больше вопросов нет, — заявляет Хелен.
Я уже готов сообщить судье, что есть вопросы у защиты, когда с моих губ слетают совершенно иные слова.
— Мистер Сото, — говорю я, поднимаясь, — вы согласны, что существует разница между истинным пониманием закона и феноменальной способностью воспроизвести наизусть его текст?
— Естественно. В этом и заключается разница между человеком с синдромом Аспергера и тем, кто по-настоящему понимает «права Миранды».
— Благодарю, мистер Сото, можете занять свое место, — говорю я и поворачиваюсь к судье. — Я хотел бы вызвать Джейкоба Ханта.
Мною все недовольны.
Во время перерыва, который я попросил объявить перед тем, как будет давать показания Джейкоб, я сообщил ему, что придется ответить на несколько вопросов. Можно говорить, когда я буду задавать вопросы или когда их будет задавать судья и Хелен Шарп. Но ничего, кроме ответов на вопросы, он произносить не должен.
А тем временем Эмма Хант наматывает вокруг нас круги, решая, куда бы лучше воткнуть мне нож.
— Нельзя вызывать Джейкоба на место свидетеля, — протестует она. — Это травмирует его. А если он сорвется? Как это будет выглядеть?
— Это будет лучшее, — возражаю я, — что может случиться.
Она тут же прикусила язык.
Джейкоб заметно нервничает. Наклонив голову под странным углом, он раскачивается на стуле.
— Можешь себя назвать? — спрашиваю я.
Джейкоб кивает.
— Джейкоб, необходимо отвечать вслух. Стенографистка записывает твои слова, она должна их слышать. Ты можешь назвать свое имя?
— Да, — отвечает он. — Могу.
Я вздыхаю.
— Как тебя зовут?
— Джейкоб Хант.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Джейкоб, тебе известно, о чем говорится в «правах Миранды»?
— Да.
— Можешь мне сказать?
— «У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Вы имеете право на допрос в присутствии своего адвоката. Если вы не в состоянии сами оплатить услуги адвоката, адвокат будет назначен вам судом».
— А теперь, Джейкоб, — прошу я, — объясни, что они означают.
— Протестую! — восклицает Хелен, и тут Джейкоб начинает стучать кулаком по боковине кафедры на месте свидетеля.
— Я перефразирую вопрос, — говорю я. — Джейкоб, можешь сказать, о чем говорится во Второй поправке к Конституции?
— «Поскольку хорошо организованный вооруженный народ необходим для безопасности свободного государства, право граждан хранить и носить оружие не должно ограничиваться», — цитирует Джейкоб.
«Молодец!» — думаю я.
— Что она означает, Джейкоб?
Он колеблется.
— «Я прострелю тебе глаз, парень!»
Судья хмурится.
— Разве это не из «Рождественской истории»?
— Оттуда, — отвечает Джейкоб.
— Джейкоб, ты же знаешь, что на самом деле означает Вторая поправка, верно?
— Да, знаю: «Поскольку хорошо организованный вооруженный народ необходим для безопасности свободного государства, право граждан хранить и носить оружие не должно ограничиваться».
Я смотрю на судью.
— Ваша честь, больше у меня нет вопросов.
Тут же подходит Хелен. Я вижу, как Джейкоб вжимается в стул.
— Вы знали, что детектив Метсон хочет поговорить с вами о том, что случилось с Джесс?
— Да.
— Вы добровольно согласились на эту беседу?
— Да.
— Можете мне объяснить, что означает «отказаться от своих прав»?
Я затаил дыхание. Джейкоб медлит с ответом. А затем правый кулак, которым он стучал по кафедре, медленно раскрывается. Джейкоб поднимает руку над головой и раскачивает ею взад-вперед, как метроном.
ЭММА
Я пришла в ярость, когда Оливер выкинул свой фортель. Разве не он утверждал, что вызов Джейкоба к свидетельской трибуне пагубно скажется на ходе судебного разбирательства? Даже если будет присутствовать только судья, а не все двенадцать присяжных, Джейкоб обязательно пострадает. Ставить его в положение, которое, несомненно, повлечет за собой срыв, только ради того, чтобы иметь возможность сказать судье: «Видите, я же вам говорил», — жестоко и бессмысленно. С таким же успехом можно спрыгнуть с крыши, чтобы привлечь внимание, которым после случившегося насладиться не успеешь, потому что будешь уже мертв. Но Джейкоб оказался на высоте — не считая самостимуляции и судорог. Он не запаниковал, даже когда за него взялась Драконша-прокурорша. Я еще никогда так не гордилась сыном.