очень нудно 
58 
Да так и не донесла. Она сидела с открытым ртом, уставившись в газету, и яичный желток стекал по вилке. Только когда остывающая липкая субстанция достигла ее пальцев, Рени вздрогнула и вспомнила, где находится. Она положила вилку и старательно вытерла пальцы салфеткой.
— Что там с тобой такое? — спросил Гарольд, отрываясь от своей газеты, где изучал страницу, посвященную скачкам.
— Это ведь наша Николетта! Я уверена, что она. Посмотри.
Он вытянул руку, и Рени передала ему газету, как всегда делала, когда он чего-то хотел. Так ее воспитали, и она этим гордилась, даже в трудные минуты. Особенно в трудные минуты.
— Ну да, она, — сказал он, вытерев губы салфеткой и прочитав сопровождающую статью, чтобы убедиться: Рени ничего не напутала, как это обычно с ней бывает. — Кто бы мог подумать, что она на такое способна?
Рени, вспомнив девочку, которую знала с девяти до тринадцати лет, покачала головой. Николетта была одной из немногих, о ком она вспоминала с искренней любовью.
Она была хорошим ребенком, Николетта, и милым, когда преодолела привычку обманывать, к чему все они бывали склонны сразу после приезда. И помогала, гораздо больше помогала, чем любой из мальчиков, которых им присылали раньше. Именно поэтому после Николетты она всегда просила девочек, но таких им больше не попадалось; остальные по ожесточенности и сквернословию не уступали худшим из мальчишек. В мальчиках это не так ее задевало, но когда ругались девочки, ее коробило. Поэтому в конце концов она и захотела оставить это занятие, потому и сказала Гарольду, что больше не в силах это выносить. Сначала он ей не поверил, но когда она заболела, даже он увидел, что она не может этим заниматься. Доконали Рени девочки, которые обзывали ее гребаной онанисткой — и даже хуже. Она мирилась с беспорядком, леностью, грохочущей музыкой, сном до полудня и наглостью, но не могла стерпеть, чтобы двенадцатилетняя девчонка с ангельским личиком обзывала ее всякими непотребными словами в ее же собственном доме.
О, Рени знала, что на самом деле нельзя винить в этом ребенка. Кто-то научил этих девочек подобным словам. С такими познаниями не рождаются. Но почему-то потом она уже не могла по-прежнему относиться к их с Гарольдом занятию. А если вы не в состоянии прощать детей и не хотите даже попытаться полюбить их, тогда какой смысл продолжать, верно? Так она и сказала той даме из социальной службы, и та ответила, что понимает и что в этом нет ничего удивительного. К тому времени им с Гарольдом было за шестьдесят, и в любом случае уже настало время отдохнуть. К тому же они уже получали свои пенсии, поэтому денежный вопрос больше не стоял так остро, как в тот период, когда Гарольд сидел без работы после закрытия фабрики. Гарольд хотел продолжать, но ничего хорошего из этого не вышло бы, раз Рени заболела. Как приятно было сознавать, что в ее доме никогда больше не будет ни одной сквернословящей маленькой неряхи.
Но Николетта была другой. Она была такой милой девочкой. Не красавицей, заметьте, но всегда такой мягкой — после того, как перестала бояться, — и очень послушной. Если бы Рени могла иметь детей, она хотела бы такую дочку, как Николетта. Очень хотела бы.
Покончив с газетой, Гарольд вернул ее жене, и она прочитала всю статью, чувствуя, как подступают слезы при мысли об ужасном несчастье, приключившемся с этим ребенком.
— Откуда она к нам попала? — спросил Гарольд, никак не отреагировав на ее слезы. — Не могу вспомнить.
— Я тоже не помню, — ответила Рени, порывшись в ненадежной памяти. Последнее время она все забывает; иногда спустится под горку к магазинам и только тогда вспомнит, что оставила список покупок дома, и приходится тащиться за ним обратно на холм. В один прекрасный день она и свое имя забудет, как говорил Гарольд. Иногда ее раздражает, когда он так говорит, но в этом есть доля правды. Но тем не менее она никогда не забывала Николетту. — Там была какая-то трагедия, нет? Как правило, бывало именно так.
— Или обычное отсутствие заботы, — сказал Гарольд, который никогда особенно не задумывался о родителях тех детей, что присылали им на воспитание. Никудышные люди, повторял он, нарожают детей, о которых не могут должным образом позаботиться, вот и избивают до синяков. Некоторые из детей попадали к ним с ужасными синяками. И если есть на свете что-то, всегда говорил Гарольд, с чем он не согласен, так это битье детей. Имеются другие способы заставить их уважать тебя, частенько говаривал он.
58 
