17 
— Веге с ней было не слишком весело, — заметил Фалькон.
— Ты опять о своем, Хавьер. В третий раз. Лусия была человек сложный. С помощью материального и банального она не давала своей жизни развалиться. Даже Марио временами ее утомлял, вот почему она так радовалась, когда он приходил сюда. Но это не значит, что ребенок не был смыслом ее жизни.
— А как сеньор Вега вписывался в семью?
— Не думаю, что они ждали ребенка. Я их тогда нечасто видела, но припоминаю, что это было потрясением, — сказала она. — В любом случае, с появлением ребенка брак меняется. Может статься, Хавьер, однажды ты сам это узнаешь.
— Ты притворяешься, будто не понимаешь, что я делаю, но знаешь: по-другому нельзя. Я должен искать слабые и уязвимые стороны в этой ситуации, — объяснил Фалькон и даже сам себе показался чересчур сентиментальным. — Возможно, мои вопросы ужасны, но в двойном убийстве, замаскированном под самоубийство, хорошего мало.
— Ничего, Хавьер, я выдержу, — сказала Консуэло. — Несмотря на притягательность отношений следователь — подозреваемый, я бы предпочла, чтобы ты исключил меня из их числа с помощью любых ужасных вопросов. У меня хорошая память, и мне не понравилось быть обвиняемой в убийстве Рауля.
— Это только предварительное расследование. Я надеюсь получить проверенные факты, которые подкрепят подозрение о том, как умерли супруги Вега. Так что мы еще встретимся.
— Жду с нетерпением.
— Как ты попала во двор дома?
— Лусия сказала мне код, при помощи которого открываются ворота.
— Кто-нибудь еще его знал?
— Горничная. Возможно, Сергей. Постой… Не уверена, но, кажется, сад Крагмэнов примыкает к саду Веги, и там есть калитка, так что они могли пройти. Насчет Пабло Ортеги — не знаю.
— А этот Сергей? — спросил Фалькон. — Ты сказала, он русский или украинец. Это немного необычно.
— Даже ты должен был заметить, сколько здесь в последнее время приезжих из Восточной Европы, — возразила Консуэло. — Вероятно, это неправильно, но люди предпочитают их марокканцам.
— Что ты знаешь про Маделайн Крагмэн?
— Она по-американски дружелюбна… с ходу.
— То же можно сказать о севильцах.
— Возможно, поэтому каждый год к нам приезжает столько американцев, — отозвалась Консуэло. — Впрочем, я не жалуюсь.
— Она привлекательна.
— Тебя послушать, так дела Рафаэля шли хорошо, как никогда, — сказала она. — Что ж, все считают Маделайн Крагмэн привлекательной, даже ты, Хавьер. Я видела, как ты на нее смотрел.
Фалькон покраснел, как пятнадцатилетний подросток, ухмыльнулся и заерзал. Консуэло горько улыбнулась.
— Мэдди осознает свою власть, — сказала она.
— То есть она — роковая женщина местного масштаба? — спросил Фалькон.
— Я пытаюсь ее потеснить, — улыбнулась Консуэло. — Но у нее преимущество в несколько лет… Шучу! Видишь ли, Мэдди знает, что мужчины тают в ее присутствии. Она изо всех сил старается не обращать внимания. Что остается девушке, если все: от газовщика и торговца рыбой до судебного следователя и старшего инспектора отдела по расследованию убийств, по всей видимости, — в ее присутствии не в состоянии совладать с нижней челюстью?
— А что представляет собой сеньор Крагмэн?
— Он старше. Они давно женаты.
— Ты знаешь, чем они здесь заняты?
— Отдыхают от американской жизни. Он работает на Рафаэля. Разрабатывает или разрабатывал несколько его проектов.
— Они решили отдохнуть после одиннадцатого сентября?
— Крагмэны уже были здесь, когда это случилось. Раньше жили в Коннектикуте, он работал в Нью-Йорке, думаю, они просто устали…
— Дети есть?
— Кажется, нет.
— Они посещали вместе с вами какие-нибудь вечеринки? Общественные мероприятия?
— Да… и Рафаэль тоже.
— Но без Лусии?
— Она почти никогда не выбиралась на люди.
— Ты что-нибудь заметила?
— Уверена, Рафаэль был не прочь переспать с Мэдди, потому что такая мысль бродит при виде нее в голове каждого мужчины, но не думаю, что это произошло.
Наверху раздался громкий рев, жуткий вопль боли. Консуэло выпрямилась и вскочила на ноги. Фалькон выбрался из кресла. Это был Марио — он бежал вниз по лестнице в шортах и рубашонке, руки на отлете от хрупкого тельца, голова запрокинута, глаза закрыты, рот разинут в крике. В памяти Фалькона возникла знаменитая военная фотография вьетнамской деревни, выжженной напалмом, только в центре композиции теперь была не голая вьетнамская девчушка, бегущая по дороге, а мальчик: черная дыра распахнутого рта наполнена ужасом.
17 
