очень нудно 
48 
— А вы где были все это время?
— В больнице. Грыжу вырезали.
— Непохоже, что правосудие свершилось.
— Честно говоря, я уже упоминал, что Себастьян Ортега не опроверг ни один факт из записи беседы с мальчиком, показанной в суде. Он совсем не защищался. Можно было подать апелляцию, но, насколько мне известно, Себастьян Ортега от этого отказался. Такое впечатление, будто он там, где хочет быть.
— Вам не кажется, что ему нужна помощь психолога?
— Да, но и ее он не примет. Я повторяю: он отказывается разговаривать. Совсем. Сел в одиночную камеру и свел общение к абсолютному минимуму.
Фалькон поднялся, собираясь уходить.
— Скажите, вы узнаете кого-нибудь на этой фотографии? — спросил он и положил на стол Монтеса снимок Ортеги.
— Бог мой, вот он, hijodeputa! [15] Это Эдуардо Карвахаль. И, если я не ошибаюсь, говорит он с Пабло Ортегой и с кем-то еще, но лица не видно! — воскликнул Монтес. — Уберите его с глаз моих, инспектор, если не хотите видеть, как плачет взрослый человек.
— Спасибо, — сказал Фалькон, забирая фотографию.
Они обменялись рукопожатием, и он пошел к выходу.
— Кстати, кем по профессии был Эдуардо Карвахаль? — спросил он, взявшись за ручку двери.
— Консультантом по недвижимости, — ответил Монтес. Выражение его лица заметно помрачнело. — Работал на Рауля Хименеса здесь, в Севилье, до конца семидесятых — начала восьмидесятых. Он был из состоятельной семьи, владевшей большим участком земли в Марбелье. Уйдя от Рауля Хименеса, он эту землю застроил и распродал. Завязал знакомства. Знал всех нужных людей. Начал искать участки земли для туристических компаний под строительство отелей. В мэрии все ели с его ладони, так что разрешения на строительство и лицензии получать ничего не стоило. У него были связи в финансовых кругах.
— Значит, вы всерьез поверили великому обещанию Карвахаля?
— Полностью.
Фалькон кивнул, открыл дверь.
— Еще о деле Ортеги, — вдруг произнес Монтес. — Я вовсе не виню своих людей. Это не значит, что я с ними не поговорил о том, как вести себя в следующий раз, но необходима твердость, чтобы перечить такому сиятельному юристу, как судебный следователь Кальдерон.
— Кроме того, это его работа — подготовить дело, которое даст прокурору больше шансов в суде, — сказал Фалькон. — Суду нужно было принимать весьма сложное решение, а следователь Кальдерон — очень компетентный человек.
— Он вам нравится, инспектор! — удивился Монтес. — Никогда бы не подумал.
— Я лишь один раз с ним работал… по делу Рауля Хименеса. Он провел его отлично. Очень меня поддерживал, когда я был не в состоянии вести расследование.
— Успех меняет человека, — сказал Монтес. — Одним предназначено дотянуться до самых его вершин. Другие, вроде меня, достигли своей планки и должны смириться или свихнуться. Кальдерону нет еще и сорока, но он уже добился того, чего некоторым юристам не достичь и к концу карьеры. Очень трудно остановить себя в этом стремлении… к еще большим высотам. Иногда приходится немного подтолкнуть происходящее, чтобы великолепное сияние звезды не поблекло. Амбиции затуманивают рассудок и заставляют совершать ошибки. Падение таких людей бывает быстрым и трагичным. Знаете почему, инспектор?
— Людям нравится видеть их сломленными, — предположил Фалькон.
— Думаю, сейчас множество людей замерло в ожидании, — сказал Монтес.
10
Четверг, 25 июля 2002 года
Спускаясь по лестнице, Фалькон задержался и прихватил дело Себастьяна Ортеги, чтобы ознакомиться с ним дома. В офисе Рамирес все еще набивал отчет крупными настырными указательными пальцами. Кристина Феррера поговорила со служащей телефонной компании и выяснила, что последний звонок в дом Веги был от Консуэло Хименес около одиннадцати вечера. Она допечатала отчет и ушла. Фалькон уселся напротив Рамиреса, который таращился в монитор, словно критик, вставляющий в рецензию изысканно-беспощадные замечания.
— Что новенького по делу Веги?
— Он нанимал русских и украинских рабочих, — откликнулся Рамирес. — Некоторых легально, как Сергея, некоторых — нет.
— Ничего себе! Как вы узнали про нелегальных рабочих?
— Они сегодня не вышли на работу. Тем, кто вышел, велели уйти, и две стройки остались с неукомплектованными бригадами.
48 
