очень нудно 
42 
Продвигаясь с большой осторожностью, они направились к сбившейся в кучу недоброжелательной массе. Неожиданно раздался громовой окрик громкоговорителя. Он заработал на стороне полицейских, получивших, как видно, какое-то приказание.
— Расходитесь по домам! Неподчинившиеся приказу будут арестованы!
Колонна джипов пошла по проспекту. В каждой машине сидело по несколько полицейских с автоматами и дубинками. Первые ряды повстанцев дрогнули и отступили на несколько шагов. Джипы прибавили ходу.
— Они получат по первое число, а мы находимся как раз посередке, — прошептал Дерио.
Совершенно неожиданно началась автоматная стрельба. То длинными, то короткими очередями. Малко и Дерио нырнули на дно высохшей сточной канавы. Пули со свистом пролетали над их головами.
— Ну мильтоны, дают жару! — заметил Дерио.
— Это не они. Прислушайтесь!
Пренебрегая опасностью, заинтригованный Дерио приподнял голову. Происходило нечто странное. Джипы откатывались в полном беспорядке, несколько убитых полицейских лежало на мостовой, остальные выпрыгивали из машин и в панике отступали. Под новым ураганом очередей упало еще несколько человек.
— Узнаете? — спросил Малко. — Это бьет МЖ-42. Он установлен где-то на крыше.
Послышался глухой рев, и толпа, сгрудившаяся в конце улицы, ринулась вперед, сметая все на своем пути. Она промчалась мимо двух европейцев, сбив их с ног, но не обратив на них никакого внимания.
Как только первая волна повстанцев схлынула, они вскочили на ноги и влились в следующий поток. Кругом кричали, находившиеся в толпе женщины испускали пронзительный визг, несколько человек, затормозив с разбега, бросилось терзать тело раненого полицейского. Его приканчивали палками, ногами... Огнестрельного оружия не было ни у кого.
Оглянувшись, Малко увидел человека с гранатой. Он размахнулся, швырнул ее в сторону убегающих полицейских и мгновенно скрылся в толпе. И началась пулеметная стрельба, откуда-то с севера, по всей видимости, со стороны проспекта Фирдоуси.
Значит, у повстанцев все-таки было оружие... Дерио воспользовался просветом в толпе и потащил за собой Малко.
— Бежим! Сейчас начнется свалка. Полицейских они погнали, но дальше стоят два бронеполка, которые вступят в бой с ходу.
— Куда мы идем?
— Туда, откуда пришли.
И они побежали узкими улочками, ведущими к базару. Здесь было тихо и безлюдно. Попетляв еще немного по лабиринтам, они остановились у резной деревянной двери. Дерио стукнул три раза. Дверь открылась, и пожилой иранец с улыбкой поприветствовал их.
Внутренний дворик небольшого дома дышал спокойствием и прохладой. Малко и Дерио уселись на предложенные им подушки. Здесь они провели все утро в ожидании бурных событий. Малко пришел сюда исключительно для очистки совести. Он не слишком верил в революцию по заказу. В восемь утра они услышали крики и выбежали на улицу. Повстанцы бежали к базару, выкрикивая лозунги и размахивая самодельными плакатами. Малко и Дерио ничего не оставалось, как смешаться с толпой.
Они находились в южной части города, в бедных кварталах, там, откуда, как правило, начинаются все восстания, направляющиеся потом ко дворцу шаха, к зданию парламента, к университету.
В то раннее утро еще не пролилась кровь. Теперь тучи над Тегераном сгустились.
— Ну, я думаю, здесь лучше, чем на улице, — удовлетворенно вздохнул Дерио.
— Чего они добиваются? — спросил Малко.
— А черт их знает, понятия не имею. Но раньше они никогда не приходили в такую ярость. Избивали нескольких полицейских, те отвечали им той же монетой, — на этом все и заканчивалось. Такого количества трупов не было никогда.
— Прежде у них бывало оружие?
— Никогда.
— Значит, тут что-то не так. Можно подумать, что груз Ван дер Стерна прибыл по назначению.
— Да, но за каким чертом?
— Не понимаю. Ну, скажем, вооружились коммунисты. Или кто-то другой.
— Кто?
— Одним словом — тьма. Кто-то усердно накаляет атмосферу, это совершенно очевидно. Но для чего?
Малко вскочил, одергивая и отряхивая пиджак.
— Пошли еще посмотрим. Я хочу знать, кто же в конце концов дергает за веревочки, кто заварил эту кашу.
— Мы рискуем попасть под пули.
— А здесь мы сидим в бездействии и ничего не знаем. То, что потом сообщат газеты, будет отличаться от истины, как небо от земли.
— Положим, это лучше, чем если мы вообще ничего не сможем прочесть.
42 
